Насколько распространено было суеверие в XVI веке, показывает, например, рассказ Курбского о том, как татары под Казанью наводили таинственными средствами дождь на русское войско, мешая ему этим предпринимать успешные военные действия против города. Курбский не сомневается в возможности подобного вмешательства сверхъестественных сил в течение явлений природы. Он твердо верит, что русские избавились от дождя только благодаря тому, что были из Москвы привезены священные реликвии (19, с. 192). Или, например, падение Нарвы он объясняет как наказание божие за нечестивые действия протестантов, хотевших в Нарве сжечь икону Богоматери. Курбский рассказывает, что и пленный Филипп - «ленсмашалк» ливонский - объяснял победы русских в Ливонской войне, как Курбский сам слышал от него, божиим покровительством, обусловленным переходом немцев в протестантизм (19, с. 253).
Действительный мир и реальная жизнь человека в нем является, по представлению людей XVI века, чем-то призрачным. Иосиф Волоцкий пришел к выводу, что «...сие маловременное и скоротекущее настоящее житие» есть «дым», «сон» и «сень», т.е. тень действительной реальности - мира потустороннего (23, с. 104). Образ сени привел людей того времени к мысли о том, что покровительство божества людям выражается в «осенений» человека божественной силой. Отсюда проистекает значение божественного покровительства, которое приобрела архитектурная сень, т.е. в первую очередь столь распространенная в русской народной архитектуре форма шатра. Вместе с тем шатер и вообще архитектурная сень приобрели магические свойства: возведение шатра, т.е. сени, имело в глазах русских людей XVI века силу осенения, как подведение под покровительство божества.
Широчайшее распространение на Руси в XVI веке магических представлений, связанных с образом сени и проникавших в повседнев ную жизнь до мелочей, показывает пример «титла», т.е. знака в виде скобки, обычно писавшегося над сокращенными словами. С современной точки зрения, мы, естественно, склонны видеть в титле не более как условное обозначение. В ту же эпоху титло рассматривалось как магический знак. В учебнике, сохранившемся в экземпляре, написанном в XVII столетии, сказано: «Титло пишется над господскими (т.е. имя господа - божества) и богородичными имены; вся бо христова божественная имена и богородицы, и крестителева, и святых пророк, и апостол, и святителей, и священномученики, и преподобных, и праведных, и благих, и блаженных, и благочестивых царей и цариц, и князей, и княгинь, и владыки, и епископы, и священники, и учители, и страсти святых, и спростареши всяко святое именование писати под покрытием; такоже всяко имя отпадшее писати складом, а не под покрытием, якоже суть сия: ангелы лукавыя, лжеапостолы, лжепророки, дух лукавый, антихриста и предтечю его, и злочестивыя цари, и учители, и священники, и боги, и церкви идолская, и страсти, рекше похоти, и подобная сим» (23, с. 56). Тем, что помещают титло над «святыми наименованиями», выражают в видимой форме то, что они находятся под покровительством высшего божества: их пишут «под покрытием».
Кроме того, этим на них низводят покровительство божества при посредстве магического знака - титла. Поэтому особенно запрещается ставить титла над «именами отпадшими». Наконец, имя, написанное под покрытием, сохраняет таинственность магической формулы и содержит в связи с этим скрытую силу, которую нужно сохранять и охранять, так как она благорасположена к людям. Сокращение под титлом мыслилось как ограждение в себе самой божественной силы, заключенной в данной положительной сущности. Наоборот, отрицательную сущность нужно выявлять на свет божий, раскрывать ее и делать ее видимой всем, подрывая этим живущую в ней скверную силу, не говоря уже о том, что ее ни в каком случае нельзя ставить под покровительство божества.
Магическое значение присуще сени-шатру центрального храма Покрова Покровского собора. Благодаря ему «под покрытием» помещен не только главный храм, но и весь собор, но и вся Москва, и вся страна. С этой точки зрения, особенно существенно расположение шатровой церкви Покрова в центре группы башен всего храма, а самого Покровского собора - в центре Москвы, столицы, и в центре всей страны.
Легко представить себе, что особая сила магического воздействия приписывалась на Руси в XVI веке знаку креста. Этот аспект формы креста отчетливо выражен в тропаре (особый вид молитвы) кресту, сочиненном Ермолаем-Еразмом: «Кровию божественныя Христовы плоти обоженный (от слова «бог») кресте, имаше чювствиа божественнаго силу, огради ны окрест верующих освящению твоему, да видевше безплотныя враги исчезновением падают, не смеюще зрети божественнаго знамениа» (32, с. 165).
В XVI столетии указывали на случаи магического применения знака креста в библейские времена, о чем сказано в священной легенде. Так, например, приводили рассказ о походе израильтян через Чермное море: «... Моисей же простер руку и удари в длину моря и рече: Во имя господа Бога Саваофа да соступится вода (над фараоном. - Н. Б.). И абие соступися вода. То Моисей на мори начерта и прообразова крест господень» (28, с. 10). Русские люди XVI века, будучи уверены в том, что знак креста имеет такую большую магическую силу, естественно, следили за тем, чтобы знак креста получил правильное начертание. Митрополит Макарий в своей наказной грамоте по Стоглавому собору писал: «...також бы священные протопопы и дьяконы на себе воображали крестное знамение крестообразно по чину и благословляли бы протопопы и священники православных крестьян крестообразно же якож предаша святии отцы» (21, с. 205).
Крестным знамением ограждали себя от нечистой силы. Макарий предписывает: «...чтоб себя огражали крестным знамением по чину и знаменалися крестообразно правою рукою» (21, с. 205). Следует даже «на просвирах святый крест воображати с молитвою...» (21, с. 206). Крест - один из самых важных объектов поклонения для русского человека XVI века. Макарий говорит: «...поклонитесь кресту... и пречистой Богородицы, и небесным силам, ... и всем святым, на святых иконах воображенным и написанным, и святым церквам (т.е. зданиям. - Н.Б.), и святому евангелию...» (21, с. 205-206).
Наиболее образованные люди XVI столетия верили в то, что магическая сила знака креста может иметь большое влияние на окружающую их жизнь. «Животворящего креста сила помогаше ти и воинству твоему», - писал Курбский Ивану Грозному, имея в виду первую часть Ливонской войны (19, с. 154). В своем втором ответном послании Курбскому Иван Грозный пишет: «...ныне вас нет, а ныне кто претвердые грады германские взимает? Но сила животворящего креста, победившая Амалика и Максентья, грады взимает. Не дожидаются грады германские бранного бою, но явлением животворящего креста поклоняют главы своя. А где по грехом, по случаю, животворящего креста явления не было, ту и бои был» (19, с. 122).
В наружной форме Покровского собора форма креста выражена очень отчетливо благодаря сильному преобладанию его четырех ориентированных по странам света столпов над угловыми малыми приделами, вдвинутыми между столпами. Столпы, сгруппированные вокруг центральной церкви Покрова, «воображают» в гигантских размерах знак креста в центре столицы - Москвы, - которая мыслилась в XVI веке не только как центр Руси, но и как третий Рим, т.е. как средоточие мира и вселенной. Воплощенный в архитектуре Покровского собора магический знак креста осенил город, страну и мир, отгоняя нечистую силу и этим охраняя правую веру, отвращая конец мира и всеобщую погибель.
В этом отношении Покровский собор «воображал» знаменитый прообраз-крест Христа на Голгофе, который, как думали в XVI веке, стоял в центре земли. «Великое и честное древо (!) крестное, въдру-зеное посреде земя... еже посреде въдрузенаа крепость крестная, имже и вселенстии концы зело премудре написуутся, по широте и длъготе и высоте и глубине: каа бо крепость или сила възможет когда крестнуу описати силу» (23, с. 406). Образ креста как колоссальный алотролаюу играет существеннейшую роль в архитектурной композиции Покровского собора.
Могучий рост Русского государства в первой половине XVI столетия породил в русском обществе того времени сознание высокой ценности русской культуры и государственности. Вследствие этого события, происходившие на Руси, приобретали в глазах их современников грандиозное вселенское значение. В XVI веке был создан новый летописный свод, представляющий собой всемирную историю, в которой проводится основная мысль, что мировой исторический процесс имел конечным результатом образование Московского государства, причем этот конечный результат считается незыблемым до последнего момента существования мироздания. Только что прошедший период ересей и вольнодумства, закончившийся осуждением на соборе 1553-1554 годов целого кружка заволжских старцев (Артемий, Башкин, Феодорит и другие), разосланных по разным монастырям, сравнивали, по своему значению, с периодом иконоборчества в Византии. Русский царь представлялся как «в царех новый Константин... и добры изыскатель честнаго креста христова... имеа... духовное попечение о святей божий церкви...» (23, с. 478). Русские люди верили в божественную предначертанность того, что Русское царство явится наследником величайших царств древности; библейские царства мыслились ими как прообразы Византийского и Русского царств. Россия стала наследницей двух мировых империй: Вавилонской и Византийской. Русский царь имел, по представлению людей XVI века, назначение вести русский народ и всех людей мира к достижению конечной цели земного бытия. Филофей писал Василию Ивановичу: «... посем чаем царства, ему же несть конца... уже твое христианьское царство инем не останется» (23, с. 524).
Уверенность в том, что в священной легенде содержатся прообразы будущих судеб мира, и в том числе России, порождала в XVI столетии стремление направить жизнь по начертанному божеством в Библии пути.
Идейное содержание Покровского собора становится нам понятнее благодаря современной ему иконе Воинствующей церкви, а также благодаря рассказу о торжественном возвращении Ивана Грозного во главе русского войска в Москву после взятия Казани. М. А. Ильин высказал убедительное предположение, что эта пышная церемония возвращения царя была подражанием описанному в Евангелии входу Христа в Иерусалим и предположил также, что народный русский праздник Шествия на осляти, во время которого в Покровский собор направлялась торжественная процессия, изображавшая вход Христа в Иерусалим, был вместе с тем также и памятью о триумфальном въезде Ивана Грозного в Москву после взятия Казани. Въезд Ивана Грозного в Москву связан с представлением русских людей XVI века о том, что эпизоды, о которых рассказано в священной легенде, являются прообразами событий, происходивших в XVI веке на Руси.
Икона Воинствующей церкви является идеальным изображением процессии возвращающегося в Москву из-под Казани русского войска. Средняя часть иконы изображает русскую армию, возвращающуюся в столицу. Справа наверху - горящий город, обрамленный окружностью, слева наверху, тоже в кругу, - храм на горе, возле которого сидит Богоматерь, видные на фоне гигантского шатра. Горящий город справа - Казань, в окружности слева изображена в символической форме Москва. Во главе русского войска, направляющегося к Москве после разорения Казани, едет на коне юный полководец - царь Иван. Перед ним мчится, указывая ему дорогу, заключенный в окружность архангел Михаил. Среди русского войска едет римский царь Константин Великий. Он, насадивший христианство в Древнем Риме, является прообразом Ивана Грозного, насадившего христианство в Казани. Русское воинство с трех сторон окружено покровительствующим ему и служащим ему прообразом небесным воинством.
Изображение Михаила архангела на иконе Воинствующей церкви не случайно. В письме к Курбскому сам Иван Грозный писал: «Мы убо, християне, знаем предстателя тричисленна божество, в неже познание приведени быхом Исус Христом богом нашим, тако же заступницу християнскую, сподобльшуся быти мати Христа бога, пречистую Богородицу; и потом предстатели имеем вся небесныя силы, архангели и ангели, яко же Моисею предстатель бысть Михаил архангел, Исусу Навину и всему Израилю; та же во благочестии, в новей благодати первому християнскому царю, Константину, невидимо предстатель Михаил архангел пред полком его хожаше и вся враги его побеждаше, и оттоле даже и доныне всем благочестивым царем пособствует» (19, с. 71-72). Михаил архангел, изображенный на иконе Воинствующей церкви, мыслится Иваном Грозным как покровитель - «предстатель» его самого («и оттоле даже и доныне всем благочестивым царем пособствует...»), русского войска и русского народа. За этой мыслью кроется в словах письма Ивана Грозного еще и другая мысль, более широкая: Михаил архангел был предстателем «всему Израилю», т.е. всему еврейскому народу в библейские времена; он был покровителем еврейского народа, который он вел по пути, начертанному божеством этому «избранному» народу; этот мнимый факт рассматривался Иваном Грозным как прообраз судеб русского народа.
На иконе Воинствующей церкви Москва, изображенная в окружности слева, представлена символически в качестве «небесного Иерусалима», или «Сиона».
Сион - гора в Иерусалиме, на которой возвышалась иерусалимская крепость. Рядом с ней стоял знаменитый иерусалимский храм. Москва на иконе Воинствующей церкви изображена именно в виде Иерусалима: на первом плане стоят на вершине горы крепостные стены, а за ними высится огромный храм, похожий на палатку, перекрытую низким шатром.
В священной легенде Сион называется также святой горой, жилищем и домом божиим, он понимается как город Иерусалим, колено Иудино, царство Иудейское, как вся Иудея и весь народ иудейский. Другим значением Сиона в священной легенде является понимание его как места жительства бога на небесах, как места высочайшего откровения славы божества. Согласно символической трактовке в священной легенде, именно в этом небесном Сионе происходили воображаемые события, явившиеся «прообразами» того, что потом совершалось на земле. Так, например, там бог-отец поставил сына своего в цари. Оттуда происходит спасение Израилю, оттуда является бог во славе своей, туда придут искупленные, и на их головах будет радость вечности. Наконец, третьим значением Сиона является царство божие во всей его полноте, на земле и на небе, до окончательного совершения всего в вечности.
В представлении русских людей XVI века небесный Сион, или Иерусалим, был «прообразом» будущего «царства божия» во всей вселенной, в котором воцарится правда в мире, исчезнет зло и будут господствовать любовь и справедливость, вследствие чего все люди будут равны и счастливы.
Сион был для русского человека XVI века высшим идеалом организации мира и общества, он был символом того всеобъемлющего космического плана, которому подчинялись личные эгоистические устремления. Все эти чисто человеческие представления и мысли XVI столетия облечены в характерную для того времени религиозную оболочку.
Образ Сиона был одной из основоположных идей русского мировоззрения XVI века. В библейские времена, как рассказывает о том священная легенда, в Иерусалиме, в центре Иудеи, упадок благочестия был полным. Бог его не пощадил. Он запрещал пророку даже молиться за вероломный народ. И все же «...уцелевший в доме иудином остаток пустит опять корень внизу и принесет плод вверху, ибо из Иерусалима произойдет остаток, и спасенное - от горы Сиона. Ревность господа Саваофа сделает это». (Книга пророка Исайи, 37, 31-32). В «Сказании о книгах» говорится, что бог взял святыни Константинополя к себе на небо «доколе будет мое святое милосердие опять во Иеросалиме и во Царьграде; лише есми вас выдал на поучение правды моея неверным иноплемянником, а не вовеки, да будет мое святое милосердие к вам во умножение веры християнские» (31, с. 82-83). Патриарх Фотий в своем послании к Захарию, католикосу Великой Армении, говорит: «Гора Сион на северной стране -город великого царя, что после Иерусалима справедливо было усмотрено в Константинополе, который есть второй Иерусалим, построенный вторым Давидом, т.е. святым Константином (ср. икону Воинствующей церкви!) и где исполняется сказанное: «бог посреди его, он не поколеблется»; ибо в этом царственном городе впоследствии высечен из камня тот же самый Константин с знаком святого креста (в руках)» (23, с. 417). Важно отметить и в данном случае магическое значение монументального изваяния креста, охраняющего город, что является в Константинополе прообразом крестообразного Покровского собора в Москве. Константинополь рассматривался как второй Иерусалим, Москва - как второй Константинополь, третий Рим и Новый Иерусалим.
За всеми этими представлениями стоит образ Небесного Иерусалима, руководящего ходом всемирной истории и переносящего центр развития вселенной из одного города в другой, из одной страны в другую, из одного царства в другое.
Филофей адресует свое послание в «царствующий град» (23, с. 674), т.е. в Москву (как в новый Царьград). «Писана нашея великия Росии, преименитого, царьствующего, престольного града Москвы, степеней нашего царьского порога», - пишет в 1564 году Курбскому Иван Грозный (19, с. 102). Ростовский архиепископ Вас-сиан Рыло, духовник Ивана III, еще в 1480 году писал в своем послании на Угру, что русский народ есть новый Израиль «и жезл силы послет ти господь от Сиона, и удолееши посреди враг твоих...» (23, с. 517). «Паче господь поможет ти утра заутра, и наследит тя во всех языцех и одолееши посреде враг твоих и сын света и граженин вышняго Иерусалима наречешися за оправдания си царьского строения милости: всегда бо добре строящим земная даютца небесная» (23, с. 370).
В XVI веке Сион был понятием, равнозначащим осуществлению в реальной жизни космических судеб человечества. В свете этого образа необходимо понимать противопоставление Руси Западной Европе в устах русского человека XVI столетия: «... они просят сесветное (т.е. сего света - здешнего мира, настоящего момента, свое узкое личное. - Н.Б.) житие, а мы угожаем на будущее житие» (25, с. 169).
Идея Небесного Иерусалима как прообраза желанного будущего человека на земле, как символа грядущих равенства, братства и всеобщей любви, широко распространенная в образованных слоях русского общества XVI века, отличалась такой всеобщей глубиной и всеохватывающей широтой вследствие того, что эта идея коренилась в основоположных представлениях русского народа того времени о мире и человеке. Национальная по форме, эта идея - общечеловеческая по содержанию.
Русский народ издавна по-своему перетолковывал священную легенду, вкладывая в нее собственное содержание. На эту тему писалось и переписывалось множество книг. Те из них, которые больше всего отвечали потребностям и взглядам русского народа, называли «Книга Глубина» (или «Голубиная книга»). Это название нередко давалось Псалтыри, а также неканоническим книгам, например широко распространенной в древнейшее время на Руси «Беседе трех святителей». Книги священной легенды обычно сопровождались обширными народными комментариями, толкованиями, в которых народное творчество находило для себя широчайшее поле деятельности. Название «глубина» издавна применялось к книгам, считавшимся исполненными скрытой мудрости и нуждающимся в связи с этим в углубленном толковании. Надпись на одной Псалтыри XVI века гласит: «...начинается книга Псалтырь златоречивая. Протолкуется глубина премудрости велемудраго царя Давыда» (26, с. 49). До XVIII столетия «Книга Глубина» упоминается среди дозволенных церковью, позднее она становится книгой, изъятой из церковного обихода и даже запрещенной. В народе она продолжала жить и развиваться вплоть до XIX века. В житии Авраамия Смоленского (1197-1215), написанном его учеником Ефремом в XIII веке, говорится: «И вшед сатана в сердца безчинных воздвиже на нь (на него, т.е. на Авраамия); и начаша овии клеветати (на Авраамия) к епископу, инии же хулити и досажати, овии еретика нарицати и. а инии глаголаху нань. глубинныя книги почитаетъ> (26, с. 50). В этой русской «Голубиной книге», проникнутой народным творчеством, говорится о том, что считалось самым существенным в мире:
«У нас ум разум самого Христа;
Наши помыслы от облац небесных;
Мир - народ от Адамия;
Кости крепкие от каменя;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь - руда наша от Черна моря».
Наши помыслы от облац небесных;
Мир - народ от Адамия;
Кости крепкие от каменя;
Телеса наши от сырой земли;
Кровь - руда наша от Черна моря».
Стих о «Голубиной книге» задает в систематическом порядке вопросы о различных вещах, встречаемых в мире, и дает на них ответы.
На вопрос, какой город всем городам мать, «Голубиная книга» дает такой ответ:
«Ерусалим город городам всем мать.
Как стоит тот город посреди земли.
Почему наш Иерусалим город городам отец?
Во тем во граде во Иерусалиме
Тут у нас пуп земле:
Потому наш Иерусалим город городам отец».
Как стоит тот город посреди земли.
Почему наш Иерусалим город городам отец?
Во тем во граде во Иерусалиме
Тут у нас пуп земле:
Потому наш Иерусалим город городам отец».
На вопрос о том, какая церковь всем церквам мать, «Голубиная книга» отвечает:
«А церьковь церьквам мать
Святая святых иерусалимская:
потому что стоит в ней гроб господен».
Святая святых иерусалимская:
потому что стоит в ней гроб господен».
«Голубиная книга» рассказывает подробнее об этой церкви:
«Стоит собор церква посреди града Иерусалима:
В той во церкви во соборной
Стоит престол божественный;
На том на престоле на божественном
Стоит гроб белокаменный
Во той во гробнице в белокаменной
Лежит риза самого Христа,
Самого Христа, царя небесного:
Потому у нас собор-церква всем церквам мати».
В той во церкви во соборной
Стоит престол божественный;
На том на престоле на божественном
Стоит гроб белокаменный
Во той во гробнице в белокаменной
Лежит риза самого Христа,
Самого Христа, царя небесного:
Потому у нас собор-церква всем церквам мати».
Следует отметить мотив гробницы, парящей в воздухе, встречаемый в «Голубиной книге» и родственный парению в воздухе малых приделов и особенно наружной части центральной башни Покровского собора:
«В этой церкви во соборныя,
В ней содержится гробница господняя,
Она на воздусях, сама на вознесях,
Тут темьян и ладон рядом курятся,
Свеча теплится неугасима».
В ней содержится гробница господняя,
Она на воздусях, сама на вознесях,
Тут темьян и ладон рядом курятся,
Свеча теплится неугасима».
Веселовский указал на связь образа гробницы «на воздусях» с представлениями о подвешенном в церковном алтаре ковчеге с дарами.
Представление о Небесном Иерусалиме было распространено в Средние века также и в Западной Европе. Историки западноевропейской культуры отметили, что в XI веке в духовной поэзии начали вырабатываться новые представления о Небесном Иерусалиме, для которых особенно типична прозрачность образов, их как бы легкий сквозной характер, бывший символом чистоты и прозрачности добродетелей обитателей неба. С XII столетия наступает новый период в истории западноевропейской народной поэзии, когда под влиянием развития западноевропейских городов представления о Небесном Иерусалиме, не теряя своего символического смысла, приобретают все больше наглядности и становятся земными и реалистическими. Возникают образы светящихся стен из драгоценных камней, прозрачных городских стен и ворот, по своей форме ясных и отчетливых, как кристаллы, улицы из чистого золота, неземной свет, не исходящий из какого-либо земного источника, пение ангелов и сладкий аромат, наполняющие собой город. Все это складывается то в образ небесного города, то в образ небесного замка или зала. Эти идеалы нашли себе воплощение в западноевропейском искусстве прежде всего в больших висячих люстрах романских соборов, изображающих город -Небесный Иерусалим. Несколько позднее эти образы прозрачных, просвечивающих форм были действительно осуществлены в готических соборах.
Русской интерпретации Небесного Иерусалима чужда легкая прозрачность готических образов. В «Голубиной книге» особенно подчеркивается реальная телесность гробницы, свободно сочетающаяся с фантастическим парением ее в воздухе:
«Во той церкви во соборной
Стоит (!) гробница на воздухах бела каменна,
Во той гробнице белой каменной
Припочивают мощи самого Христа».
Стоит (!) гробница на воздухах бела каменна,
Во той гробнице белой каменной
Припочивают мощи самого Христа».
«Голубиная книга» дважды в одной фразе подчеркивает материал, из которого сделана гробница, - белый камень, характернейший материал владимиро-суздальских зданий и построек Москвы «белокаменной». Такая телесная гробница может, конечно, только «стоять», хотя бы и «на воздухах». Само пространство, воздух приобретает вследствие этого как бы телесный характер конкретного материала: «воздухи». Материальный характер имеют также и «мощи».
«Голубиная книга» - этот результат народного творчества, подчеркивает вселенский характер образа Иерусалима в его храме:
«От той церкви от соборныя,
От соборныя богомольныя,
От ее службы все служутся
По усей земле, по всей вселенныя,
Всему миру на умоление».
От соборныя богомольныя,
От ее службы все служутся
По усей земле, по всей вселенныя,
Всему миру на умоление».
В течение всего XVI века в Москву как в третий Рим в большом количестве наезжали просители от различных православных церквей: Константинопольской, Антиохийской, Александрийской, Иерусалимской, Синайской и других, расположенных на занятых турками территориях, выпрашивавшие пособия для своих епархий и монастырей. Они описывали бедствия всех этих областей под игом неверных. Льстивые речи просителей были приятны для русских людей XVI века, они разжигали в них национальное самолюбие и укрепляли в них мысль, что Московское царство является высшим представителем православия и его верным хранителем, что именно в этом заключается его главная задача во всемирном масштабе, что на этом основана слава Русского государства (30, т. 2,14,15).
Русские люди в это время выработали особую систему религиозных, политических, общественных и художественных представлений, замкнулись в своей культуре и в своем государстве и стали в конце концов считать себя избранным народом, призванным не только обновить весь мир, но даже спасти его от гибели (30, т. 2,16).
Это положение вещей имело очень существенные отрицательные стороны. Так, например, русские люди XVI века с крайней нетерпимостью относились ко всему неправославному, считая его почти нехристианским. «Московиты считают свою собственную страну одну только христианской во всей поднебесной, все остальные страны они считают погаными» (Конрад Буссов; 30, т. 2, с. 19, примеч. 1). В частности, распространение нетерпимости к католицизму на всю Западную Европу было причиной недоверчивого отношения русских к западноевропейской науке и просвещению. В XVI веке, так же как и столетие спустя, на Руси наблюдается постоянное колебание между ненавистью к латинству, суеверным страхом перед неизвестной наукой и неизбежностью практического ее применения. Ограниченные кругом выработанных ими национально-религиозных понятий, русские люди XVI века были твердо убеждены в своем правоверии и в своем национальном превосходстве над всеми другими народами, как над своими западными, так и над восточными соседями. Их идеалом было царство библейско-византийского типа.
Существенными положительными сторонами строя русского мировоззрения XVI века были выработка ярко выраженных национальных идей в массе русского народа, способствовавших его сплочению, и устранение всякой возможности влияния на русскую культуру римской теократии. Эти самостоятельные идеи падали на благодарную почву. Им соответствовало быстро крепнувшее непосредственное и очень сильное и устойчивое, упорное чувство национального характера и национального единства в народных массах.
Покровский собор был задуман и создан как воплощение идеи Небесного Иерусалима, образом которого он являлся для русских людей рассматриваемой эпохи. Иностранцы, посещавшие в XVI веке Москву, называют Покровский собор Иерусалимской церковью, Иерусалимом. Они в своих записках именно так именуют Покровский собор и рассказывают о том, что он так прозывался в народе. Название Покровского собора Иерусалимом было в XVI столетии общераспространенным. С этим связано также посвящение западного, входного придела Покровского собора Входу в Иерусалим. Этот придел был вместе с тем целью торжественной процессии Шествия на ослята, направлявшейся раз в году из всех кремлевских соборов в Покровский собор. Эта процессия уже имела место в 1558 году, как свидетельствует описание неизвестного англичанина, бывшего в это время в Москве (17, с. 18). По предположению М. А. Ильина, Шествие на ослята является также и воспоминанием о Казанской победе и о торжественном вступлении в Москву Ивана Грозного во главе русского войска, подражавшем евангельской сцене входа Христа в Иерусалим. Покровский собор соответствует Иерусалиму и Сиону, изображенному в окружности левой верхней части иконы Воинствующей церкви, представляющей собой, как фриз Парфенона по отношению к панафинейскому шествию, идеальное изображение триумфального вступления русского войска в Москву после взятия Казани и идейно связанной с Шествием на ослята. Покровский собор является монументальным архитектурным памятником взятия Казани. Вместе с тем Покровский собор является выражением в архитектуре того, что Небесный Иерусалим снизошел с неба на землю в Москве, что Москва в качестве третьего Иерусалима является преемницей Константинополя - этого второго Иерусалима - и через него - преемницей Иерусалима первичного, иудейского. Казанская победа была тем решающим событием, которое не оставило у русских людей XVI века сомнений в том, что именно русский народ - наследник второго Рима - является народом богоизбранным. Этот факт, являющийся с точки зрения заключенного в религиозную форму русского мировоззрения XVI века - мировоззрения одновременно глубоко народного и глубоко национального, фактом колоссальной важности, был отмечен возведением в сердце страны и в самом центре столицы небывалого дотоле и не повторенного впоследствии храма-памятника, в котором был воплощен образ Небесного Иерусалима, как основной идеи Русского государства во вселенском масштабе.
Русские люди XVI века, возведя Покровский собор, как бы провозглашали этим, вместе с апостолом Павлом: мы «приступили к горе Сиону и ко граду бога живаго, к Небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на небесах, и к судии всех богу... ибо не имеем мы здесь пребывающего града, но в грядущем града себе взыскуем». В Покровском соборе образ креста сочетается с образом сошедшего на землю Небесного Иерусалима.
При том значении, которое в русской жизни и в русской культуре XVI столетия придавали образу Небесного Иерусалима, понятно, что у русских людей этого времени был велик интерес к реальному Иерусалиму - далекому и таинственному городу, подпавшему под власть турок, с которым было связано столько событий и столько представлений и образов священной легенды. Когда в 1558 году в Москву приехали с патриаршей грамотой за милостыней старцы с Синайской горы, их, естественно, много расспрашивали об Иерусалиме, который они видели собственными глазами. В том же 1558 году поехал к александрийскому патриарху Иоакиму из Москвы русский купец Василий Позняков и с ним архидиакон новгородского Софийского собора Геннадий, ставший во главе посольства. Геннадию было дано поручение «и обычаи во странах тех писати» (28,с. XII). Геннадий умер во время путешествия, а Позняков представил обстоятельный отчет о своем «хождении». Позняков был в Иерусалиме на пасхе 1560 года, он подробно описал город в своем отчете 1561 года. Рассказы старцев в 1558 году были подобны сведениям, содержавшимся в отчете Познякова, аналогичные сведения проникали в Москву также и раньше. Они могли оказать влияние на форму и месторасположение Покровского собора.
Позняков описал общее расположение памятников Иерусалима: «Святый и богомследимый (т.е. где остались следы хождения по нему Христа, или, как Позняков сам говорит в заглавии своего описания, - «где ходил господь наш Иисус Христос». - Н.Б.) град Иеросалим стоит на восток на Сионе горе, вкруг его 3 версты, треуголен, каменной. Внутри града стоит великая церковь Воскресение Христово, идеже и гроб господень; церковъ же каменна... а верх у великия церкви не покровен, разбит от поганых турок... А на десной стране, исходя из церкви, стоит колоколница велика и высока на 4 столпех каменных мраморных; пот той же колоколницей стоят 3 церкви: храм Воскресение Христово, а одесную храм Иякова, брата Господня, а ошуюю храм святых великомученик 40, иже в Сева-стии... А от великие церкви на восточную страну пошед мало верже-ние, от лука стрелы дважды, стоит церков чюдна и велика по еврей-ску Еро зоветца, а по русски Святая Святых... Соломон же созда ту церков повелением аггеля господня со июдеи... и от той же церкви близ на восточную страну к горе Елеонстей стоят врата железная великая стараго града Иеросалима, затворена, и не входит в них никто же, и не отверзаются и до днесь. В те врата въехал Господь наш Исус Христос от Вифания на жребцы осли з горы Елеонския... Церковь же бе Святая Святых создание Соломоново розбита до основания царем Титом... А ныне на том месте погании турки учинили свою мечеть; а християне тамо не входят... И на полуденную страну нынешняго града Иеросалима за стеною, а внутрь стараго града, стоит гора Сионская великая и на той горе церковь великая святый Сион мати церквам (!) Божие жилище... А святый Сион у нынешнего града за стеною стоит...» (28, с. 17,23,24,25,26,28).
Народные представления об Иерусалиме и Сионе питались рассказами очевидцев, посетивших лично «святые места». Эти рассказы были подобны описаниям Василия Познякова. Очень важно существенное совпадение последних с «Голубиной книгой» в том отношении, что среди всех иерусалимских святынь выделена церковь на Сионе, названная «мати церквам» и «божие жилище». С горой Сионом были связаны не только библейские воспоминания, связанные с «градом Давида», но и воспоминания, связанные с тайной вечерей, происходившей, согласно легенде, именно на горе Сионе, в крепости царя Давида. Представления Познякова проникнуты народными образами и верованиями и вместе с тем в них заложена древняя русская концеп ция - та самая, которая явилась причиной изображения в XVI веке бога-отца в виде царя Давида. Град Давидов понимался как Небесный Сион - обиталище божества. Эта концепция проливает также свет на идейный замысел наружной скульптурной декорации церкви на Нерли и Дмитриевского собора во Владимире. В них дан образ Небесного Иерусалима, потустороннего града Давидова - Сиона. Это говорит о том, что идея осуществления в Московском государстве и в Москве XVI столетия Небесного Иерусалима уходила своими корнями в отдаленное русское прошлое. Идеалы и мечтания, в течение столетий жившие, развивавшиеся и вынашивавшиеся народом, были подхвачены и по-новому осуществлены в XVI веке.
В описании иерусалимских святынь Познякова существенным является еще указание на треугольную форму града (т.е., по словоупотреблению XVI века, крепости) Иерусалима и дважды повторенное упоминание того, что великая церковь святой Сион стоит в Иерусалиме вне града. Не может быть, конечно, речи о каком-либо более детальном соответствии архитектуры Покровского собора иерусалимским святыням, как они описывались Позняковым и как на Руси XVI столетия их себе представляли по рассказам путешественников. Все же некоторые самые общие черты Покровского собора могли быть до некоторой степени навеяны этими рассказами. Так, например, не различая слишком точно Иерусалима - крепости Давида от более позднего града Иерусалима, русские люди XVI века могли представлять себе в образе Московского Кремля символическое изображение треугольника (как план Кремля) града Иерусалима на горе, а в образе расположенного вне стен Кремля Покровского собора - символическое изображение Сионского храма, расположенного, по Познякову, вне иерусалимских стен. Аналогичное соотношение между крепостью - градом Иерусалимом и Сионским храмом изображено в окружности слева наверху на уже упоминавшейся иконе Воинствующей церкви.
Позняков говорит также, что Сионская церковь, расположенная вне нового иерусалимского града, находится внутри старого, т.е. Давидова града. В стене последнего имеются ворота, через которые въезжал в Иерусалим на осле Христос. Покровский собор является не только образом Сионского храма, но также и образом града Иерусалима, как это было впервые высказано М. А. Ильиным. Об этом говорит придел Входа в Иерусалим. Тогда можно предположить, что Сионский храм в особенности изображает центральная церковь Покрова, а приделы - это одновременно и церкви и городские башни. Образ града, как его представлял себе русский человек XVI века, воплощен в резном деревянном изображении города в руке статуи Николы в Псковском музее (около 1540 года), напоминающем по своей внешности Покровский собор. Этот град в руке Николы Псковского музея состоит из центральной столпообразной церкви с шатрообразным покрытием, окруженной по четырем углам четырьмя столпами с шатровыми кровлями, изображающими башни городской крепости, и дополненной прямоугольными в плане воротами, перекрытыми шатром. В основании последнего - фронтончики, подобные фронтонам-стрелам Покровского собора и церкви в Коломенском. Группа столпов в руках Николы Псковского очень напоминает общий облик Покровского собора. Изображение града в руках Николы Псковского близко к изображению Иерусалима на иконах Входа в Иерусалим, например на иконе 1563-1564 годов. На этой иконе сильнее выявлен столпообразный храм в середине города и менее отчетливо выражены городские башни. Город в руке статуи Николы Псковского, а также Покровский собор синтетически объединяют две линии развития: изображение града и церковь-крепость. Ряд церквей-крепостей начала XVI века в Белоруссии, изученных Иодковским, представляют собой увенчанный центральной башней массив, к которому на четырех углах примыкают крепостные башни. Из них наиболее выдающейся является церковь Супрасльского монастыря 1503-1510 годов. Все эти храмы имеют значение реальных крепостей. Соединение церкви и крепости в Покровском соборе имеет символическое значение и соответствует учению православной церкви. Так, например, Курбский говорит, что господь «...церковь свою догматы благочестия светлейши солнца украси и неприступну светлости ради врагом мысленным и чювственным содела» (19, с. 388).
Общеизвестно значение античных народных мифов для классического греческого искусства, для классической греческой архитектуры. Расцвет древнерусского зодчества в XVI веке также очень многим обязан народным мифологическим представлениям о космосе. «Прежде земли бысть господь Саваоф в трех комарех на возду-сех... невидимый (!) и неосазаемый, безсмертный и бесплотный и тогда бысть свет от лица господня Саваофа седмерицею света сего светлее. Ризы его быша белый яко свет светозарный от лица господня, и сидел господь Саваофь в трех коморех на воздусех на престоле превыспренняя славы, и помысли себе господь Саваоф безначальный отец тако отргнул от сердца и родих возлюбленнаго сына божия господа нашего Иисуса Христа, извуст своих дух свои святыи изпусти на него виде о голубяте образе с теми треми комарами пробразова господь троичный и безначальный сын и отец и святыи дух, на тех трех комарех безначальный крест и тот крест прообразова господь бог распятие сына своего Иисуса назарянина иудеиска... не бысть тогда неба ни земли ни моря... ни человек ни гор ни облак... рай на востоце насади... ирече господь буди тма столпов на воздусех... и буди на тех столпех камень недвижимый а на камени земля... а под землею ад недвижимый...» (26, с. 237-238). Образ бога-отца, невидимо сидящего в «трех комарех», сияющего белизной одежды и порождающего троицу, живо вызывает в памяти облик белокаменной церкви на Нерли. Вместе с тем порождение «тьмы столпов на воздусех» созвучно возникновению столпов Покровского собора. Последний представлялся людям XVI века как образ Небесного Иерусалима, невидимого града, обиталище божества, проявившегося в сердце Москвы на Красной площади. Иван Грозный рассказывает про видение одного святого человека: «Иван же о нем (о брате, умершем в пьянстве в монастыре и осужденном за это Иваном) востеня, и како виде себе восхищенна в видении, пред великим градом привидена, и господа нашего Иисуса Христа седяща на престоле, и с соборимножество ангел окрест предстоящеи» (19, с. 26).
Покровский собор был, по представлению людей XVI века, «воображением» великого града невидимого, в котором в вечной славе царствует божество.
Покровский собор представляет собой в связи с этим образ града, на облик которого не могли не оказать сильнейшего влияния реальные города XVI столетия.
Только что покоренная Казань должна была, с ее диковинными для русского глаза мечетями по восточному образцу и островерхими минаретами, произвести сильное впечатление на русских людей XVI века и возбудить в сильнейшей степени их фантазию. Вместе с тем отождествление Москвы с Сионом открывало в связи с Казанским походом возможность заимствования некоторых черт общего облика Казани при создании Покровского собора. На изображении горящего города в окружности справа на иконе Воинствующей церкви выделены городские башни в виде столпов с многоярусными шатровыми надстройками. Мы не знаем, как выглядела Казань в момент ее покорения. Только некоторые особенности города, отмеченные в рассказе о взятии Казани у Курбского, помогают нам составить себе о нем некоторое представление. В «Истории о великом князе Московском» мы читаем у Курбского: «...а от Казани реки гора так высока, иже оком возрити прикро (прикрый - крутой, отвесный); на ней же град стоит и полаты царские и мечиты, зело высокие, мурованные, идеже-их умершие царие клалися; числом, памята-мися, пять их» (19, с. 181). После того как русским удалось проломить стену Казани и захватить часть города, татары «побегоша на великую гору, ко двору цареву, бо бе зело крепок, между полат и мечетей каменных, оплотом великим обточен... Татаровя же запрошася в нашу страну на цареве дворе, а дольную часть места (т.е. города) покинули, елико их могло утящи...» (19, с. 195-196). Курбский прямо говорит о том, что каменные корпусы ханского дворца и мечетей были сгруппированы в самой высокой части города, обнесенной особой стеной. «Егда уже погнаша их аж до мечетей, яже близу царева двора стоят...» (19, с. 198). Фраза Курбского «тесноты ради улицы ... » (19, с. 199) дает представление о типичных для восточного, мусульманского города узких, кривых и нерегулярных уличках Казани. Можно предположить, что окруженная крепостными стенами с высокими башнями Казань, в особенности ее укрепленная особой стеной главная часть, до известной степени повлияла на общий облик Покровского собора. На самой верхней платформе холма над рекой, занятого городом Казанью, возвышались наиболее выдающиеся каменные здания города - дворец и особенно мечети «зело высокие», тесно расположенные на небольшом пространстве, отделенные друг от друга узкими криволинейными уличками-проходами и окруженные высокими стенами со столпообразными башнями, увенчанными многоярусными островерхими крышами, изображенными на иконе Воинствующей церкви. Можно еще предположить, что пять (?) мечетей Казани были по преимуществу погребальными (Курбский), имевшими ярусную форму, состоявшую из восьмериков на четвериках, увенчанных шатрами.
Покровский собор, так же как и город в руке Николы Псковского, является образом русского города XVI века. Определяющим для внешнего облика последнего являются городские стены и башни, а также главный городской собор в середине города. Дома внутри города были настолько небольшими, что они не были вовсе видны при точке зрения на город извне, скрытые за его стенами, за исключением только тех случаев, когда внутри городских стен был расположен холм, поднимавший жилые дома над стенами.
Древнерусский город был укрепленным местом посреди посада. Последний соответствовал тому, что в Западной Европе называли city, cite, Stadt. Русский город соответствовал западноевропейскому Burg, borgo, borough. Яркую характеристику древнерусского города дает тот факт, что очень часто города устраивались прежде, чем образовывались в населенных местах поселения. Нужно было обеспечить жителям оборону, чтобы дать им возможность существовать на новых местах. Так, например, в низовьях Волги, особенно подверженных нападению кочевников, долгое время существовали только немногочисленные города, стоявшие уединенно, отстоявшие на сотни верст один от другого. Они одни указывали на господство русских в безлюдной земле. Городские укрепления строились в XVI веке силами и средствами населения целой округи, уезда или «осады». Эти города играли роль оборонительных пунктов не только для населения, жившего внутри их стен, но также и для населения всей округи в целом. В мирное время города могли оставаться почти необитаемыми.
Внутри городской стены помещался обычно собор для всей округи, дворы священников и церковнослужителей, приказная изба, где сосредоточивалось управление городом, посадом и всем уездом, с пушкой перед ее сенями, далее - воеводский двор, стоявший вблизи приказной избы, огороженный забором; казенный погреб для хранения пороха, пушечный амбар (арсенал), государева житница, откуда раздавались служилым людям хлебные запасы й хлебное царское жалование; тюрьма, избы служилых стрельцов, пушкарей, затинщи-ков; наконец, осадные дворы и избы.
Осадные дворы были предназначены для населения всей округи, жившего там во время осады. Казенные осадные дворы или избы были предназначены для простонародия и могли вмещать каждый до 200 человек. В момент опасности воеводы посылали через бирючей скликать народ в осаду. Частные осадные дворы принадлежали по преимуществу верхам уездного населения: боярам, дворянам, детям боярским, монастырям. Нередко осадным двором владели одновременно несколько человек. Осадные дворы строились лицами, имевшими поместья в уезде, на случай опасности, когда придется прятаться в осаду от неприятеля. В мирное время хозяева оставляли в осадных дворах так называемых дворников или их осадные избы стояли пустыми.
Торгово-ремесленное население жило в посадах, окружавших русские города.
Среди населения городов XVI века было много военных.
Еще в XVII столетии были города, заселенные исключительно военными, служилыми людьми, при которых совсем не было посадских людей. Например, такой город, как Тула, опоясанный крепким кольцом прекрасных каменных стен, был в XVI веке населен большим количеством местных гарнизонных людей. Историко-географические условия придавали ему характер военного города. «Аше ли царь восхощет дабы воинство его противу ратным воедин день собирал ос, подобно ест ему всем воином повелети в селех и в весех не жити, но жити во градех, яко да установленное свое повелят привозите к себе ратаем и приемлют хлеб и сено и дрова у ратаев своих, сами же жителствуют во градех...» - вот радикальное мероприятие, предложенное Ермолаем-Еразмом (32, с. 197).
В XVI веке на Руси представление о граде было связано с военной организацией, облик города определялся в первую очередь его крепостными стенами. Башни городской крепости являются отличительным признаком города, особенно бросающимся в глаза. Это делает понятным, почему именно башни были в глазах русских людей XVI столетия отличительным признаком города. Они особенно характерны для горящего города на иконе Воинствующей церкви и для города в руке псковской статуи Николы. Автор «Беседы преподобных Сергия и Германа валаамских чудотворец» (около 1553-1554 годов) говорит: «Подобает благоверным и христолюбивым царем и богоизбранным, благочестивым и великим князем руския земли избранные воеводы своя и войско свое крепити и царство во благо-деньство соединити и распространити от Москвы сямо и авамо, всюду и всюду. И грады, аки крепкие непоколебимым богоутвержденныя столпы, крепко скрепити...» (25, с. 191). Курбский переводит из Цицерона выражение vincula sunt civitatis vinculum (канат, то, чем связывают, отсюда - внутреннее крепление, внутренняя связь) при помощи совершенно других образов: «столпы суть граду» (19, с. 143). На место того, что связывает путем охвата извне, Курбский ставит устой изнутри - столп, вместо государства (общество граждан-civitas) у него фигурирует град-крепость, извне охраняющая и этим объединяющая. В другом месте Курбский в ином смысле воспользовался сходными образами: «Воистину по премудрому Соломану глаголющему: царь рече, добрыми советниками, яко град претвердыми столпы утвержен» (19, с. 172).
Реальное развитие русского народа в XVI веке было причиной того, что в представлении русского человека того времени образ города складывался из крепкой ограды стен с башнями. Наглядное выражение крепости и силы града давалось при помощи усиления башен, т.е. тех «претвердых столпов», которыми град делается непоколебимым.
Среди них существенную роль в наружном облике города XVI столетия играла высокая надвратная башня, как мы это видим в изображении города в руке Николы Псковского. Например, в деревянном остроге, выстроенном князем Мстиславским на Епифанове луге на Дону (будущий город Епифань), были, согласно описи 1571-1572 годов, башни по 10 сажен (около 20 м) и 8 сажен (около 16 м) высоты, считая только до основания кровли, крытые высокими шатрами, в то время как надвратная башня достигала 14 саженей (около 28 м) высоты (33, с. 104). Другой схожий пример, упоминаемый в той же описи, - это город Городенск, укрепленный деревянными стенами в 1,5 сажени (около Зм) высоты, имевшими трехэтажную надвратную башню высотой в 5 сажен (около 10 м) (33, с. 103). Легко представить себе, как сильно все эти башни возвышались над городскими стенами.
Покровский собор дает образ Сиона в облике русского города XVI века, причем придел Входа в Иерусалим изображает надвратную башню. Покровский собор изображает вместе с тем крепость Давида и храм на горе Сионе в Иерусалиме. Приделы Покровского собора представляют собой одновременно и многоярусные храмы и крепкие столпы града.
Отличительной чертой архитектурной композиции Покровского собора является большая сконцентрированность его башен, так тесно поставленных на очень небольшой площадке, что занятое церквами собора пространство предельно насыщено объемами башен. Последние не могли разместиться на отведенном для них месте, рядом друг с другом, вследствие чего они как бы взаимно друг друга проникают и ярусами громоздятся друг на друга. Это делает Покровский собор еще больше похожим на изображение городов и сложных по форме храмов на иконах, фресках и миниатюрах и связано с внедрением в архитектурную композицию идущей от живописи изобразительности и нереалистического условного пространства иконы. Вместе с тем благодаря физической тесноте расположения башен Покровского собора, художественно претворенной в образ огромного богатства форм, здание говорит с нами на своем особом языке лаконичных, но в высшей степени выразительных знаков.
Застройка жилых кварталов древнерусских городов действительно отличалась большой теснотой. Последняя увеличивалась с каждым десятилетием вследствие прироста населения. Все же теснота расположения приделов Покровского собора является композиционным приемом, при помощи которого достигнута насыщенность архитектурных масс, в результате чего всего лишь девять башен создают образ обширного, густо застроенного и богатого града.
Городской ансамбль нового в то время на Руси типа, центральной частью которого является Кремль, окруженный прекрасными каменными стенами с башнями, был ведущим архитектурным типом в русском зодчестве XVI века. Молодое русское национальное государство заново организовывало жизнь по всей стране. Русская земля покрывалась сетью новых городов-крепостей, с монументальными соборами в их центрах. Эти грады были средоточием жизни всей страны, они организовывали народную массу и образовывали над жизнью исконных крестьянских миров надстройку государственности. Аналогичную роль играли также и монастыри, как по своему назначению, так и в особенности по внешнему виду очень походившие в XVI веке на тогдашние города.
До самого конца XVII столетия русский город сохранял свою унаследованную от древнейших времен церковную оболочку. Его главной постройкой оставался собор, а крепостные башни перекликались по своему высотному характеру с собором и посадскими церквами. Стены и башни града до конца XVII века сохраняли, наряду со значением реальной защиты от врагов, до известной степени характер магических знаков, отвращавших опасность от города. В этом смысле характерно расположение церкви над въездными городскими воротами. Все же древнерусский город вступает в конце XV и особенно в XVI веке в новую фазу своего существования. В связи с появлением вместо земляных валов каменных стен нового типа унифицируется внешний облик русского города, который приобрел в связи с этим архитектурно-художественное единство нового характера. Нам мало известна планировка улиц русских городов XVI столетия. Все же есть данные, говорящие о том, что в Москве наблюдалась тенденция к регулярному построению улиц и кварталов. Так, например, в 1508 году «прислал великий князь боярина своего Борба, велел ему урядити в Новгороде торги, ряды и улицы розмерити по Московски» (33, с. 13).
Русский каменный град XVI века оказал определяющее влияние на архитектурную композицию Покровского собора.
Сооружение Покровского собора связано с историческим процессом, имевшим очень большое значение в русской жизни рассматриваемой эпохи, - с борьбой правительства и царя с боярами и с возникновением в связи с этим опричнины.
Одной из важнейших проблем русской истории XVI века является необходимость окончательного преодоления остатков и пережитков феодальной раздробленности, представлявших собой существенное препятствие на пути развития русского национального и многонационального государства. Противоречия между центральной властью и феодальной аристократией постепенно все больше нарастали и углублялись. В разгар Ливонской войны наступил критический момент - была учреждена опричнина.
В 1553 году Иван Грозный заболел. В 1560 году произошла отставка Адашева. В августе 1560 года умерла царица Анастасия Романовна.
К этому же периоду относится ссылка Сильвестра в Соловецкий монастырь и смерть Адашева. Весной 1564 года имела место измена Курбского. 3 декабря 1564 года Иван Грозный уехал в Александровскую слободу.
Опричнина подготовлялась в умах Ивана Грозного и известной части русского общества задолго до 1564 года. Еще в 40-х годах XVI века Ермолай-Еразм в своих сочинениях проводил мысль, что царь должен выделить для себя во всех городах определенное количество земли, чтобы получать с нее доходы натурой и деньги от продажи хлеба (32, с. 189). Богословский справедливо связывал эти планы Ермолая-Еразма с осуществленным впоследствии разделением государства на опричнину и земщину. Через произведения Ермолая-Ераз-ма проходит тенденция к общегосударственному благу. Он является сторонником общественной нивелировки и стремится к повышению благосостояния всех классов общества, кроме боярства. Эти мысли зрели в русском обществе, в особенности на протяжении 50-х годов XVI века. Около 1547 года (не позднее 1549 года) было написано Иваном Пересветовым «Сказание о Магмете-Салтане», в котором выставлялся идеал жестокого, но справедливого царя, защищающего своих подданных от произвола знати. «Как конь под царем без узды, так царство без грозы... Без таковыя грозы правды в царство не мочно внести» (31, с. 72). «А царь рек во все войско свое, малому и великому: братие, все есмя дети адамовы; кто у меня верно служит и против недруга люто стоит, тот у меня и лут чей будет» (31, с. 76). Свои советы Ивану Грозному Пересветов вкладывал в уста Петра, молдавского воеводы: «И он, государь, начитал в мудрых своих книгах с своими докторы и с философы мудрыми про твое царьское прирожение по небесному знамению, что быти тебе царю великому, и покорит бог недруги твои тебе, государю; и божиею помощию дочлися в книгах, что обладати тебе, государю, многими царствы. Только, государь, то начитают в своих мудрых книгах в войдоцеях, что будет на тобя, государя, ловление, яко же на царя Коньстянтина цареградского, от ворожеб и от кудес, то знаменуется у них укроче-ние воиньству твоему мудрому... Только его бог соблюдет от того ловления велмож его» (31, с. 68). «Пишут о тебе, о государе, мудрые философы, о благоверном великом царе, что будет о государе, о тебе слава великая вовеки, яко же о кесари Августе и о царе Александре Макидонском, также и о тебе, государи, те мудрые философы пишут и о воиньстве твоем и о мудрости великой твоей... Ты - государь грозный и мудрый» (31, с. 60). Пересветов ухватил основные тенденции и слабые стороны русского общества 40-х и 50-х годов XVI века и характерные черты личности царя. Он отметил основную опасность, грозившую государству от «вельмож», указал царю на путь к славе через преодоление оппозиции знати, указал на то, что при этом не следует останавливаться перед жестокостями и первый назвал царя Ивана Грозным.
Очень существенным в этих цитатах из сочинений Ивана Пересветова является тот таинственный тон вещих предсказаний и мудрых пророчеств, «вычитанных из книг философа», которым они проникнуты. Пересветов пользовался этим тоном как средством воздействия на царя, доверие которого он хотел завоевать. Вместе с тем таинственные пророчества, якобы добытые Пересветовым, производили на Ивана Грозного большое впечатление, так как царь проникся убеждением, что библейские пророчества, которые он столько раз в своей жизни читал и перечитывал, относятся именно к нему.
Таинственные пророчества «философов» и библейские предсказания казались Ивану Грозному многозначительными потому, что он был убежден в огромной ответственности царя за страну. Такую ответственность нес, по представлению русских людей XVI века, каждый царь, но царь исключительного, богоизбранного царства, каким они считали Русское царство, нес, по их представлению, ответственность чрезвычайно большую. Ведь для русских людей того времени Русское царство XVI столетия было последним земным царством. Оно было для них носителем и хранителем истинной веры, от сохранения которой в исконной чистоте и неприкосновенности зависело более продолжительное существование вселенной или более скорое наступление конца мира.
Какие в прошлом бывали людям наказания за безнравственную жизнь, об этом подробно рассказывает священная легенда. Это были, например, вселенский потоп, сожжение Содома и Гоморры, гибель Ниневии, Вивсаиды и самого Иерусалима. «Таких бо ради скверных дел божий гнев приходит на православное хрестьянство: овогда рати, иногда же глад, иногда же тлетворные ветры, овогда же падение человеком и скотом, сиречь смертная язва, иногда же великие пожары, и иные многие казни наводит господь бог к нашему исправлению» (34, л. 64 об.). К разряду таких ниспосланных богом в наказание людям исправительных бедствий относили также и пожар Москвы 1547 года. Аналогия с сожжением Содома и Гоморры приходила на ум многим русским людям XVI века, имевшим основание опасаться сходных последствий в их собственной жизни, а между ними и самому царю. На Стоглавом соборе 1551 года много говорили «о содомском грехе» (34, л. 64 об.). Внутренний перелом, произошедший в царе под влиянием пожара 1547 года, привел к покаянной речи его при открытии Стоглавого собора. «И бе чюдно видение и всякого ужаса исполнены толикое царское величество с душевным церкви божий жада-нием совокупляется, и кто от толикия ради радости зельныя не испусти слез, видя царскую душу совокуплыпуся с церковным устроением» (34, л. 13 об.).
Признаки скорого наступления конца света русские люди XVI века видели во многих явлениях окружающей их жизни. К ним относятся моры и пожары, ереси и звезды с хвостами на небе и многое другое. Особенно показательным казалось одно явление: возрастали гордость вельмож и умножение обид, чинимых ими простому люду. Ему приходилось все больше и больше переносить от сильных и знатных по мере того, как последние усиливались и обогащались в связи с процессом централизации и мощного хозяйственного расцвета Русского государства. Многим на Руси, а особенно царю, часто вспоминались при виде творимых знатью беззаконий слова апостола Павла в послании к Тимофею о людях последних времен: «...в последняа дни настанут времена бедна: будут человецы жестокосерди, любители злату, сребролюбцы, а не боголюбцы, имущие образ благоче-стиа». В ответе Ивана Грозного на первое письмо Курбского содержится свободная передача пророчества пророка Исайи, показывающая, что в момент возникновения опричнины последняя связывалась в представлении царя с верой в близкий конец света, в богоизбранни-чество русского народа и с учением о Небесном Иерусалиме: «Князи твои не веруют, обещницы татем, любяще мзды, гоняще воздаяние, сирым не судяще, и к суду вдовиц не внемлюще. Сего ради тако глаголет господь владыка Саваоф, сильный израилев: «о горе крепким во Израили! Не престанет моя ярость на противныя и суд мои от враг моих сотворю: и наведу руку мою на тя, и разжег тя в чистоту, неверующих же погублю, и отъиму всех беззаконных от тебе, и всех гордых смирю. И положу судия твоя яко преже, советники твоя яко от начала; и по сих наречешися град правды, мати градом, верный Сион» (19, с. 52). И несколько дальше у пророка Исайи: «И будет в последние дни гора дома Господня (т.е. Сион) будет поставлена во главу гор и возвысится над холмами, и потекут к ней все народы. И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору господню, в дом Бога Иаковлева, и научит он нас своим путям и будем ходить по стезям его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне - из Иерусалима» (Книга пророка Исайи, 2,2-3).
В пророчестве пророка Исайи, приводимом в письме к Курбскому, царь вычитал программу опричнины, вложив в форму библейских представлений свои взгляды на русскую знать, с которой он столкнулся. Царю было ясно одно: нужно было сломить во что бы то ни стало феодальную аристократию. Вельможи были корыстны, эгоистичны, беззаконники. Это были те самые развращенные люди, думал он, о которых говорит пророк Исайя, что они размножатся в последние дни вселенной. За такую безбожную жизнь бог пошлет гибель не только им самим, но и всему Русскому государству и даже всей вселенной. Зло необходимо искоренить. Бог отвратился от отступников и грешников. Все же остались еще праведники, от которых пойдет обновление и всеобщее спасение. Старый Иерусалим был наполнен мерзостью и беззакониями: это нынешняя боярская и княжеская Москва. Бог его не пощадит, сам царь будет орудием божества. Одновременно с этим в Сионе, сошедшем с неба Новом Иерусалиме, лежит зародыш обновления, из которого возникнет новое царство правды на земле. Этим Сионом является посад - народные низы, преданные царю и сохранившие душевную чистоту.
Подобные мысли начали приходить Ивану Грозному в голову гораздо раньше 1564 года, когда бежал Курбский и когда царь слал ему гонцов с письмами за границу. Со времени своего детства царь был настроен против бояр: он видел, к чему приводит их ненасытная жажда денег и власти. Разлад между царем и знатью отчетливо обозначился уже в 1553 году, во время болезни Ивана Грозного. Новые мысли царя обнаружились в момент встречи его с Вассианом Топорковым, бывшим епископом коломенским, племянником Иосифа Волоцкого. Вассиан сказал царю: «... аще хощеши самодержцем быти, не держи советника ни одного мудрейшаго себя, понеже сам еси всех лучше; тако будеши тверд на царстве и все имети будеши в руках своих. Аще будеши имети мудрейших близу себя, по нужде будеши послушен им» (12, с. 455). Эти слова отвечали мыслям царя, который, услышав их, поцеловал руку Вассиана. Свои мысли о полном и неограниченном самодержавии Иван Грозный начал осуществлять позднее, только с 1560 года, когда имело место отстранение Адашева. В предшествовавшие семь лет все нарастало и развивалось антибоярское настроение царя. Начитанный в Священном писании с юношеских лет, Иван Грозный уже в речи на открытии Стоглавого собора говорит о порче нравов в последние времена, что должны были исправить своими постановлениями собравшиеся отцы церкви. В умеренной форме в этой речи уже звучат мотивы, в грозных тонах развернувшиеся в письмах 1564 года к Курбскому. Идея Небесного Сиона играет при этом существенную роль. Сион понимается как обновление государства в жестоких бурях божьего наказания за разврат и богоотступничество, орудием которого является сам царь.
Икона Воинствующей церкви не оставляет сомнения в том, что идея Сиона уже в начале 50-х годов XVI столетия связывалась с мыслью об очистительном пламене, ниспосылаемом богом при посредстве русского царя и его войска. Не на бояр мог опереться царь; в их развращенности и вероломстве он с каждым годом убеждался все больше и больше. Царь стремился опереться на посад и купечество. К участию в земском соборе 1566 года были привлечены представители высших разрядов купечества, а в 1571-1572 годах Иван Грозный, разговаривая наедине с англичанином Антоном Дженкинсоном, сказал ему: «...мы знаем, что должно выслушивать купеческие дела, ибо они опора нашей царской казны; но сначала должны быть поставлены царские дела, а затем уже торговые» (17, с. 76).
Сознание значения купечества в жизни страны и ориентация царя на низшие слои народа, в противоположность к феодальной знати, сложилось у Ивана Грозного много раньше. В письме из Александровской слободы царь писал, что он не гневается на посад, а только на бояр. Мысли о значении низших классов в жизни страны сложились в русском обществе уже к 50-м годам XVI века. Ермолай-Еразм писал, что главную роль в жизни Русского государства играют не вельможи, а крестьяне - «ратаи». Труд ратаев дает хлеб, которым питается вся земля и который приносится в качестве бескровной жертвы богу и претворяется во время культовых действий в тело Христово. Вельможи, пишет Ермолай-Еразм, питаются не от своих трудов. Тем не менее ратаи находятся в печальном состоянии. На них давят подати, сборщики податей собирают много в свою пользу.
Все это не соответствует природе (!) и библейской истории. Отличие русской страны от других стран состоит в том, что она - страна земледельческая. Поэтому натуральные сборы хлебом должны играть главную роль среди государственных доходов. Денежные сборы идут не на удовлетворение насущных потребностей вельмож, а на их обогащение. Ермолай-Еразм придает также большое значение городам и городскому торговому населению в жизни страны (32, с. 152). Иван Пересветов постоянно повторял, что в Русском царстве вельможи богатеют и не заботятся о военных делах. Нужно царю самому собирать доходы со своей земли и распределять их между воинами. В русской земле «... вера... христианская добра, всем сполна, и красота церковная велика, а правды нет...» (31, с. 64) Вельможи, приближающиеся к царю - чародеи и ересники «... таковых подобает огнем жещи и иные лютые смерти им давати, чтобы зла не множилос...» (31, с. 65). Неограниченная царская власть, грозно охраняющая правду и справедливость, и войско, состоящее из верных слуг царевых, выдвинутых не родовитостью, а личным достоинством, - вот идеал, который вырисовывается при чтении дошедших до нас произведений Пересветова, выразившего настроения передовой части русского общества 40-х годов XVI века. Приведенные мысли Пересветова были записаны им до Казанского похода, предпринять который он всячески советует Ивану Грозному.
Идея Небесного Иерусалима, нисходящего на Москву и на русскую землю, окончательно сложившаяся в связи с завоеванием Казани и Астрахани, имела одну сторону, чрезвычайно важную для дальнейшего развития Русского государства: обновление страны в связи с новой ориентацией московского правительства на социальные низы и посад, на живые народные массы, которые противопоставлялись оторвавшейся от народа и замкнувшейся в своих эгоистических интересах и стремлениях знати. Этот процесс зародился давно и развивался особенно в течение 50-х годов XVI века.
Возводя Покровский собор, Иван Грозный создавал памятник национальной победе и связанному с ней внутреннему событию: воплощению в Москве Небесного Иерусалима. Одновременно с этим Покровский собор, вынесенный из Кремля в центр города, посада и поставленный на главной народной площади, был монументальным выражением тенденции, направленной на объединение посада и страны и организацию народа на новых основаниях. Вне Кремля, т.е. вне боярского, строго аристократического центра, русский народ в форме Покровского собора получал свой новый центр, свой новый символический град Сион, который мог бы заменить Кремль-град.
В величественных и грандиозных монументальных формах Покровский собор воплощал величайший поворотный пункт в русской истории. Москва 1561 года, организованная по-новому расположенной в ее центре прекрасной группой столпов Покровского собора, представляла собой воплощенный в религиозной форме образ нового светского города, противоположного старому феодальному церковному граду XI-XV веков. В этом смысле Москва XVI века была предшественницей Петербурга.
Покровский собор выражает в архитектурной форме тот круг идей, который одновременно с постройкой нового центрального здания Москвы Иван Грозный стремился осуществить в жизни. Грандиозный каменный знак Покровского собора является утверждением того строя мыслей, который связан с Ливонской войной, начавшейся во время постройки Покровского собора, и с опричниной, разразившейся через четыре года после его окончания: в его сооружение вложена идея внутреннего обновления государства и связанного с ним распространения «правильного мировоззрения» на другие страны.
Покровский собор - глубоко национальное гениальное произведение русского народа. Он воплотил в камне образ осуществления на земле Небесного Иерусалима, т.е. прекрасного будущего человечества, основанного на братстве, равенстве и любви. В этом нашла себе выражение основная черта русского человека XVI века, составляющая коренное отличие его от западноевропейца эпохи Ренессанса: жизнь не для личного настоящего, а ради светлого будущего всего человечества. Индивидуальное подчинено народному, коллективному. Вместо личного произвола господствует основанное на акте свободного выбора подчинение космическому плану.
Русский народ облек выношенный им в течение столетий идеал в блестящую архитектурно-художественную форму и воздвиг в центре своей земли и в центре своей столицы каменный образ прекрасного и совершенного града. Покровский собор - самый всеобъемлющий древнерусский архитектурный образ.
Покровский собор является воплощением в камне русского мировоззрения середины XVI столетия и отражением в архитектурной форме идеала государственного устройства, сложившегося в период правления Избранной рады и умеренных реформ. Этот идеал был глубоко созвучен народным чаяниям, коренившимся в многовековой жизни русского народа. Вместе с тем это время подготовило разразившуюся вскоре опричнину с ее жестокостями и произволом. Добрые начинания и высокие идеалы выродились в дальнейшем в «опричный террор» (Скрынников, 1969).
Замечательно, что русское правительство XVI века и сам Иван Грозный сумели вложить в религиозную форму якобы библейских предсказаний решение наиболее актуальных проблем современной им русской жизни и выразить выработанные ими идеалы в архитектурных формах и архитектурной композиции Покровского собора. Эти идеалы служили потом реальным руководством для практических государственных мероприятий. Этим «жизнь для будущего» приобрела новый и притом очень реальный смысл.