Вся история градостроительного искусства свидетельствует о том, что древние города, как правило, веками сохраняют неизменным свой первоначальный план, и только преднамеренная перепланировка вносит в общую структуру города существенные преобразования. Поэтому можно утверждать, что предшествовавший реконструкции Великого Устюга обмерный инструментальный план XVIII в. определяет основные принципы планировки города не только предыдущего столетия, но и значительно более ранних периодов.
При первом взгляде на этот так называемый план межевания общий характер его представляется случайным и неорганизованным, а уличная сеть — сложной и запутанной. В связи с этим для анализа планировочной структуры города полезно применить метод, предлагаемый Л.М. Тверским4, и, отбросив второстепенные детали, выделить из сложной паутины плана главные узлы и основные направления. В этом случае план сразу же раскрывает общие закономерности своего построения, обусловленные рельефом местности и теми особенностями исторического развития, которые отображены в этом чертеже, как в своеобразной книге, написанной языком планировки.
Подобно большинству древнерусских городов, Устюг прошел через стадию крепости, и этот ранний этап развития оставил здесь древнейшее ядро города — кремль, вокруг которого концентрировалась застройка и к которому по радиусам сходились дороги, положившие начало формированию уличной сети. Одна из древнейших дорог по кратчайшему расстоянию — по прямой — связала кремль с Михайло-Архангельским монастырем и положила начало улице Архангельской5. Одновременно на северо-запад от кремля была проложена дорога к Леонтьевской слободе и к древнему торгу, а на юго-восток протянулась улица Здыхальня, названная позднее Успенской и приблизительно совпадавшая с направлением современного Советского проспекта. Две последние дороги прошли почти параллельно берегу, и тем самым было подчеркнуто решающее значение реки в хозяйственной жизни города. Так в общем характере планировки прилегающей к кремлю древнейшей части устюжского посада был ясно выражен начальный момент формирования радиальной планировочной системы, которая, подчиняясь решающему влиянию реки, получила односторонний веерный характер. При благоприятных топографических условиях такой план мог бы развиться в радиально-кольцевую систему. Но, как отмечалось выше, местная топография ограничила рост города в северо-западном направлении, в результате чего устюжский посад получил асимметричное развитие вниз по течению реки. В связи с этим Здыхальня постепенно приобрела значение основной городской магистрали, вдоль которой началось интенсивное нарастание жилой застройки. В то же время два другие древние радиуса, связавшие кремль с Михайло-Архангельским монастырем и с Леонтьевской слободой, на этом раннем этапе развития не получили полной обстройки и вплоть до середины XVII в., в большей своей части сохраняли значение загородных дорог.
Следующий период в развитии плана города может быть условно отнесен к XIV—XV вв., когда после переноса на новое место торга и возникновения крепости — Городища в Устюге сложилась своеобразная двухчастная структура городского центра. В это время в связи с общим оживлением торгово-ремесленной жизни города его второй центр с торгом и новой крепостью постепенно приобрел значение того основного градоформирующего ядра, которое обусловило все дальнейшее развитие уличной сети. К этому центру от загородных монастырей по кратчайшему направлению пролегла новая дорога, определившая положение второй главной улицы устюжского посада — Спасской Г'улыни, которая как бы «перебила» старую Здыхальню и всю тяготевшую к древнему детинцу первичную радиальную систему. Так возникновение второго городского центра положило начало образованию новой планировочной системы.
Заключительная стадия формирования плана города относится к XVI—XVII вв., когда Устюг превратился в крупный торгово-промышленный центр. В это время в связи с ликвидацией феодальной замкнутости русских городов и расширением связей между отдельными областями страны старые водные пути с их ограниченной сезонностью оказались уже недостаточными, что привело к интенсивному развитию дополнительной сети грунтовых дорог, оказавших решающее влияние на процесс формирования городских планов. Важнейшим ядром тяготения различных дорог как местного, так и общекраевого значения становится устюжский торг, игравший исключительно важную роль в жизни всего русского Севера. По правому берегу Сухоны с северо-запада к Великому Устюгу подошла дорога из Вологды и Тотьмы, а с юга — дорога из Кичменгского городка, продолженная позднее до вновь основанного Никольска. Обе эти дороги сошлись в Дымковской слободе, связанной перевозом с центральной частью Верхнего посада. Новые грунтовые дороги появились и на левом берегу Сухоны: с востока к торговому центру города подошла дорога из Красноборска и Архангельска, а с юга, из-за Двины,— дорога из Лальска. Вдоль этих дорог возникли слободы, а сами дороги постепенно превратились в главные улицы Нижней части города (улицы Шилова и Петровская). Совместно со Спасской Гулыней Верхнего посада эти улицы образовали три основные радиальные направления, которые, связав город с внешним миром, объединили старую и новую его части в единое и органичное целое. Так был создан крепкий костяк новой планировочной системы, которая начала развиваться очень интенсивно и постепенно получила явно выраженный радиальный характер.
В это время обширный устюжский торг окончательно приобрел значение основного градообразующего фактора и предопределил дальнейшее развитие города: к торгу потянулись улицы и дороги, вокруг торга начали концентрироваться общественные здания, к торгу тяготело жилье. А самый торг, занимавший некогда на территории города окраинное положение, теперь оказался в геометрическом центре всего городского пятна и явился главным организующим ядром основных улиц новой радиальной системы. Так в планировке Устюга нашло свое отображение его возросшее торговое значение.
Таким образом, в XVII в. окончательно оформилась общая схема плана города. Основой этого плана стала исторически сложившаяся двухчастная структура городского центра, которая обусловила образование двух радиальных веерных систем, очень сходных по общим принципам своего построения: каждая из них включала три радиуса, два из которых, подчиняясь направлению реки, протянулись вдоль берега, в то время как третий средний луч прошел перпендикулярно реке, «в поле». Эти две системы магистралей определили собой двухчастную организацию устюжского посада (Верхний и Нижний) и образовали тот опорный каркас, который, будучи выделен из общего сложного узора городского плана, может служить своего рода «ключом» к расшифровке основных закономерностей его построения. При этом все остальные улицы города, в зависимости от своего происхождения и назначения, могут быть отнесены к одной из двух систем и своим направлением еще больше подчеркивают своеобразную двухцентровую радиальность устюжского плана.
Существенную роль в планировочной структуре древнерусских городов играли улицы концентрического направления, приводившие к различным преобразованиям первичной радиальной системы плана. Эти концентры возникали обычно на месте древних укреплений, и поэтому их история всегда неразрывно связана с историей оборонительных сооружений города.
Укрепления устюжского посада за время своего существования возобновлялись шесть раз, при этом восточная крепостная стена, очевидно, оставалась на старом месте, так как здесь развитие города было ограничено условиями топографии, а расширение территории посада шло на северо-запад — от Покровского монастыря к древнейшей устюжской крепости — Соборному дворищу. В результате на месте первой стены 1399 г., очевидно, образовалась Рождественская улица, которая по своему происхождению представляла собой часть древнего концентра, а положение этой улицы четко прослеживается по «Плану межевания». Стены, построенные в 1478 г. по приказу Ивана III, включили в себя торг, посад и оба центра, способствуя тем самым «распространению» города и формированию уникального ансамбля устюжской набережной.
В XVII в., когда окончательно обветшавшие оборонительные сооружения Верхнего посада были разобраны, на месте северо-западной крепостной стены образовалась новая широкая улица, которая замкнула устюжский концентр и придала радиальной системе плана этой части города характер ранней стадии формирования системы радиально-кольцевой, получившей здесь одностороннее асимметричное развитие. На «Плане межевания» Великого Устюга ясно видна и эта концентрическая улица, которая своим положением в плане наглядно определяет направление старых его укреплений. При этом характерно, что вплоть до начала XIX в. улица эта сохраняла остатки древнего «осторожного рва», входившего некогда в состав оборонительных сооружений и уничтоженного только в результате работ, связанных с перепланировкой города.
Нижний посад города, выросший в то время, когда необходимость в укреплениях уже отпала, в отличие от Верхнего посада никогда не имел крепостных стен. Поэтому более поздняя по своему происхождению вторичная система улиц городского плана не знала концентров и вплоть до перепланировки сохраняла свой ранний, явно выраженный радиальный характер.
При внимательном рассмотрении крупномасштабного обмерного «Плана межевания» обращают на себя внимание существенные различия также и в общем характере планировки селитебной территории основных районов города. При этом древний Верхний посад от позднего Нижнего отличается более сложным и запутанным рисунком плана. Основные причины этого различия кроются в социально-экономических условиях развития этих районов города. Так, формирование плана Верхнего посада относится к периоду феодальной раздробленности и к начальному этапу образования единого Русского государства, когда все население городов Древней Руси по своему социальному составу делилось на живших на государственной земле и плативших налоги тягловых «черных» людей и на освобожденную от тягла верхушку городского населения — «беломестцев». Последние владели на территории посада отдельными дворами, кварталами и даже целыми улицами, что чрезвычайно осложняло нормальное естественное развитие городов и накладывало неизгладимый отпечаток на характер их планировки. Эта общая для всех древнерусских городов данного периода пестрота и запутанность городского землевладения в Устюге усугублялась еще и тем, что здесь различные сельскохозяйственные угодья и земли так называемых экономических и черносошных крестьян, располагавшиеся некогда на городских окраинах, постепенно «вросли» в город и оказались в самой гуще его застройки. Обширными участками, дворами, садами и огородами на территории устюжского посада владели также местные монастыри и Архиерейский дом. Эта чересполосица отразилась на формировании сети городских улиц и проездов, которые, обходя различные частновладельческие земли, образовывали необъяснимые на первый взгляд повороты и отклонения, в результате чего план Верхнего посада приобрел столь типичный для средневековых городов характер узорчатости. Кроме того, обширные «белые» земли совместно с землями экономических и черносошных крестьян сплошным кольцом окружили территорию устюжского посада. В связи с этим зажатый как в тисках город был лишен возможности нормального роста и дальнейшее его развитие пошло по пути уплотнения городской застройки: постепенно начали застраиваться внутренние огородные пространства, а к новым домам и усадьбам прокладывались различного типа тупиковые и петельные переулки, составлявшие характерную деталь городских планов этого времени.
Новый этап в развитии древнерусских городов относится к середине XVII в., когда правительством было проведено так называемое посадское строение, юридически освободившее городское население от прежней феодальной зависимости по земле и тяглу. Это положило начало упорядочению городской застройки и сопровождалось землеустроительными работами, нередко принимавшими характер преднамеренной планировки. Под строительство жилых домов теперь отводились участки определенных стандартных размеров, что привело к образованию кварталов сравнительно правильной формы и постоянной ширины. Именно к этому периоду и относится формирование плана устюжского Нижнего посада, отдельные слободы которого — Песья слобода, Георгиевская слобода, Мироносицкое сельцо — отличаются от старой Верхней части города явными признаками более правильной и рациональной планировки, близкой к так называемой перекрестно-рядовой системе. Таким образом, общий характер плана этой части Великого Устюга служит свидетельством того, что уже в XVII в. в русском градостроительстве были заложены основы регулярной планировки, достигшей своего расцвета в следующем столетии.
Уже на ранних этапах исторического развития река играла решающую роль в хозяйственной жизни Устюга, но одновременно она служила и тем транзитным путем, которым к городу поступали неприятели: сверху по Сухоне — новгородцы, упорно стремившиеся подчинить Устюг власти «Господина Великого Новгорода», а снизу по Югу — волжские и камские булгары, затем казанские татары, черемисы, вятичи, пермяки и другие враждебные устюжанам народы. Поэтому Устюг, защищенный с севера дремучими лесами и топкими болотами, обернулся «лицом» к реке, чтобы иметь возможность заранее видеть любого неприятеля и достойно встретить его.
Особенно интенсивное развитие прибрежная полоса получила в XVI—XVII вв., когда с активизацией торгово-промышленной деятельности устюжан река приобрела для них особенно важное значение. В это время за сравнительно короткий срок здесь выросли новые слободы: за Леонтьевским приходом образовалась Козья слобода, на территории Нижнего посада появился Пятницкий конец, продолжало расти Дымково. По аналогии с основной частью Нижнего посада эти прибрежные слободы получили приблизительно правильные и регулярные планы, но здесь рядовая застройка образовала простейшую, так называемую линейную систему, основу которой составляли одна или несколько улиц, вытянутых вдоль берега реки.
Подводя итоги общему анализу уличной сети Великого Устюга до его перепланировки, необходимо отметить, что благодаря своеобразным историческим и топографическим условиям развития города здесь сложился весьма различный в отдельных своих частях, сложный двухцентровый план, сочетающий радиальную систему с радиально-кольцевой и перекрестно-рядовую с линейной. В этом плане трудно установить закономерности геометрического порядка, и он не может быть подведен под узкое понятие какой-либо конкретной планировочной схемы. Вот почему общую композицию этого плана правильнее всего определять как пример нерегулярной так называемой свободной планировки, которая была столь типична для древнерусских городов и явилась главной основой их живописности.
Тем же закономерностям свободного и живописного построения пространства была подчинена и общая композиция площадей города, из которых самой древней следует считать Соборную. На ранней стадии своего развития Соборная площадь, подобно другим аналогичным ей площадям кремлей средневековых русских городов, совмещала функции административно-политические и военные с функциями религиозными и, таким образом, играла роль главного центра кремля, в свою очередь служившего композиционным ядром всего города. Позднее военные функции переходят к вновь основанной крепости — Городищу, а административно-политические и общественные здания начинают тяготеть к новому торгу. С ростом торгово-ремесленного значения города функции Соборной площади ограничились функциями религиозными, что привело к интенсивному строительству на ее территории различных культовых сооружений, и постепенно близ величественного объема главного Успенского собора концентрируются основные устюжские святыни — соборные церкви местных праведников Прокопия и Иоанна, а также более скромные теплые церкви (Алексеевская, Козьмодемьянская и Власьевская), соборные колокольни и разнообразные сооружения древнего Владычного двора, расширенного и перестроенного в конце XVII в. под Архиерейский дом. Так на Соборной площади сложилась чрезвычайно живописная группа зданий с целым кустом церквей, уже издали зрительно определяющим место религиозного центра города.
На рубеже XIV и XV вв. главным военным центром Устюга становится новая крепость, заложенная на территории Покровского монастыря. По сведениям сотных и писцовых книг, за мощными оборонительными сооружениями этой крепости, получившей название Городища, расположились склады оружия и боеприпасов (так называемый «двор государев зелейный»), дворы «осадные и тяглые молотчих людей», а также различные лавки и амбары с запасами провизии для «осадного времени». Здесь же были размещены три тюрьмы: «опальная», «бражная» и «разбойная татина», при которых находилась «сторожная изба». Крепость была связана с Верхним и Нижним посадами города через Спас-ские-Городищенские и Сретенские ворота, от которых через ров и овраг были перекинуты деревянные мосты. На территории Городища эти ворота соединяла узкая и длинная площадь, по своему характеру напоминающая уширенную улицу. Характерно, что писцы XVII в. даже не называют ее площадью, хотя она представляла собой весьма распространенную в древнерусском градостроительстве площадь так называемого проходного типа. В течение длительного времени в Городище находилась всего одна церковь — бывший Покровский собор, который после упразднения монастыря был превращен в обычную приходскую церковь, и лишь в 1613 г. в честь успешно отбитого наступления польских интервентов здесь был построен «обетный» Варлаамовский храм. Обе эти церкви располагались в небольших карманах, открытых в сторону транзитной городищенской площади, а по своим масштабам и формам они были очень скромны. Поэтому во внешнем облике Городища, окруженного мощными валами и рвами, суровыми крепостными стенами и многочисленными башнями, была явно выражена военная оборонная функция этого ансамбля, игравшего роль главной цитадели города.
Во второй половине XVII в., в связи с дальнейшим усилением централизованного Русского государства, города, расположенные в глубине территории страны, утрачивают свое былое стратегическое значение, что приводит к постепенной деградации их старых укрепленных центров. В это время в Великом Устюге, по сообщению писцовых книг 1676—1683 гг., укрепления Городища, не возобновлявшиеся с 1613 г., сильно обветшали, «от реки Сухоны городовую стену рекою сметало», а большинство башен разрушилось. Так, к концу XVII в. устюжское Городище пришло в полный упадок и окончательно утратило свое прежнее военное значение. Аналогичной была в это время и судьба крепостных сооружений городского посада: «... где бывал прежней Большой острог и башни, а ныне того острогу и башен нет, все развалилось из давних лет»6.
Процесс отмирания военной функции города сопровождался процессом бурного развития его торгово-ремесленной деятельности, и Великий Устюг из пограничного города-крепости в XVII в. окончательно превратился в крупный торговый центр объединенного Русского государства, что привело к интенсивному росту его рыночной площади — торга. После переноса с подола на посад устюжский торг, по аналогии с торгами других древнерусских городов, расположился в непосредственной близости к главной крепости города, на территории имевшего защитное значение и свободного от жилой застройки пространства — эспланады. Здесь на берегу реки, между Городищем и посадом, торг оказался под надежной защитой крепостных сооружений; в то же время он был удобно связан с жилой застройкой и непосредственно примкнул к торговой пристани и к переправе через реку. Доступ в Городище, как в главный центр обороны города, для посторонних был ограничен, поэтому на территорию торга были вынесены все основные общественные здания, благодаря чему торговые функции этого комплекса были совмещены с функциями административно-политическими и общественными.
По своей структуре устюжский торг представлял собой весьма сложный организм, для правильной оценки масштабов которого следует отказаться от определения писцов XVII в., называющих торговыми три сравнительно небольшие площади: Богословскую, Воскресенскую и Варварскую. Сами по себе эти отдельные элементы торга не дают верного представления об общей его территории, которая практически определялась размерами всей, расположенной между крепостью и посадом эспланады, со свободно размещенными на ней торговыми, общественными и культовыми зданиями. Площадь эта имела неправильную, сложную конфигурацию, обусловленную топографией местности и характером прилегающей к ней жилой застройки, а в общей ее форме была явно выражена свойственная всему древнерусскому градостроительству тенденция к раскрытию внутреннего пространства в сторону реки. По своим размерам (около 5 га) устюжский торг приближался к крупнейшим торговым площадям Древней Руси, что служит дополнительным доказательством большого торгового значения Великого Устюга.
Вся территория устюжского торга делилась на отдельные участки различного назначения: Богословская площадь служила для торговли разнообразными привозными товарами, на Варварской площади зимой торговали дровами, сеном и соломой, а Вознесенская площадь была отведена под «животинный торг». Каждый торговый участок имел площадь от 0,23 до 0,27 га и приблизительно прямоугольную форму. Одну или две стороны этих площадей оформляли церкви, по имени которых площади и получили свои названия. Кроме того, на каждую из них были обращены отдельно стоящие общественные здания, причем большинство этих зданий было сосредоточено на Богословской площади. Здесь разместились главные органы государственной власти — «воеводская изба» и «съезжая изба», куда приезжали дьяки для различных «государевых дел» и «земские расправы»; здесь же находилась «изба таможенная и кабацкая», где головы и целовальники учитывали и собирали государственные налоги; кроме того, на той же площади «для земских и всяких дел» были поставлены «земские избы», а также основной орган местного самоуправления — «схожая изба» для «устюжских посадских судей, старост и целовальников и всех посадских людей». На Варварской площади размещались так называемые «земские дворы», а на Вознесенской — «посадские дворы».
Все эти площади группировались вокруг центрального ядра, занятого собственно торгом, в состав которого входили восемь торговых рядов: хлебный, харчевой, рыбно-мясной, хмелевой, «мыльный и всяких мелочных товаров», серебряный, сапожный и, наконец, так называемый «большой площадной ряд» — самый обширный среди остальных рядов и игравший решающую роль в товарообороте устюжского торга. Этот последний ряд был обращен на Богословскую площадь и, подобно всей территории площади, предназначался для торговли самыми разнообразными привозными товарами, как отечественными (меха, соль, железо, моржовая кость и пр.), так и иноземными (сукна, шелка, драгоценности, стекло, пряности и пр.). Помимо этих основных рядов на территории устюжского торга располагалось множество разнообразных лавок, амбаров, «полков», лотков и палаток, а общее число торговых помещений, по сведениям писцов XVII в., здесь было равно 242.
Важную роль в ансамбле устюжского торгового центра играли расположенные на берегу Сухоны живописные комплексы «государевых дворов»: между Рождественской и Никольской церквами разместилась главная резиденция городского воеводы — «воеводский двор», а ниже по течению реки перед Варварской церковью — «гостиный двор», выполнявший функции постоялого двора «на приезд иногородцам торговым и всяким людям». Кроме того, на береговой бровке близ Никольских ворот стоял городской кабак, а близ Свинских ворот — «государева баня». В южной части торгового центра, за Богословской церковью, на берегу рва, отделившего Городище от торга, находились две поставленные «миром» богодельни, а в восточной части торга, за Вознесенской церковью близ Кабацких ворот, размещалась «писцовая изба». И, наконец, общую картину этого комплекса дополняли многочисленные церкви, которые в виде отдельных доминант свободно располагались на его территории, еще больше повышая общий эффект объемно-пространственной живописности, столь характерной для торговых площадей древнерусских городов.
В XVI—XVII вв. интенсивное заселение Нижнего посада привело к образованию на его территории новой Мироносицкой площади, связанной с торговым центром города через Кабацкие ворота Большого острога. Эта площадь имела форму неправильной трапеции и отличалась значительными размерами (1,36 га). На площади располагались второй городской кабак и группа кузниц, а главными зданиями служили две церкви Мироносицкого прихода, по имени которого площадь и получила свое название. Со стороны этих церквей площадь свободно раскрывалась в сторону Городища, которое, после строительства моста от Сретенских ворот, получило дополнительную связь с Нижним посадом, и Мироносицкая площадь, таким образом, была включена в состав центрального комплекса города.
В XVII в., в связи с полной деградацией Городища как крепости, значение главного городского центра окончательно перешло к торгу, превратившемуся в основное ядро тяготения магистралей второй радиальной системы плана города. Но поскольку этот центр имел чрезвычайно сложную структуру и в его состав входило целое созвездие различных площадей, живописным кольцом обнимавших старое Городище и разделенных оврагом и рвом, постольку вся эта система не получила — и не могла получить — определенной точки тяготения отдельных радиусов, а ее улицы, подобно рекам, впадающим в озеро, сбегались к различным участкам этого сложного и развитого комплекса.
Общая картина планировочной структуры Великого Устюга была бы неполной без обзора площадей, образовавшихся при отдельно стоящих приходских церквах и игравших роль местных, локальных центров города. Располагались такие площади в основном вдоль берега, подчеркивая тем самым решающую роль реки в хозяйственной жизни городского населения. На территории Верхнего посада в Леонтьевском конце подобные центры возникали при церквах Леонтьевской и Ильинской, а на территории Нижнего посада — при церквах Петропавловской, Симеоновской и Пятницкой. Все эти пять площадей были объединены одним общим планировочным приемом: каждая из них размещалась в узком квартале жилой застройки, между двумя параллельными улицами и была раскрыта в сторону реки. Иной прием иллюстрировала Георгиевская площадь Нижнего посада. Здесь, аналогично площади Городища, на транзитной магистрали с двух сторон симметрично разместились церкви со своими площадями, имевшими форму «карманов». Все устюжские площади подобного типа располагались в стороне от основных направлений городского движения, что приводило к столь типичному для древнерусского градостроительства боковому завершению перспективы улиц, в результате которого отдельные церкви открывались зрителю с наиболее интересных угловых точек зрения и в чрезвычайно выигрышных ракурсах.
Интересные планировочные и объемно-пространственные узлы возникали также перед входами в монастыри. Особенно интересна площадь, образовавшаяся перед Спасо-Преображенским монастырем, на месте Спасских ворот бывшего Большого острога. Эти ворота играли очень важную роль в жизни города, так как со стороны торга к ним подходили две основные улицы Верхнего посада — две Гулыни, а с другой стороны сюда же вели две дороги от Михайло-Архангельского и Иоанно-Предтеченского монастырей. В развилке этих дорог, подобно желудю в своей чашечке, разместился Спасо-Преображенский монастырь, ворота которого находились в створе со Спасскими воротами укреплений посада. В XVII в. после окончательного исчезновения крепостной стены на месте Спасских ворот образовалась своеобразная площадь, к которой с разных сторон сходились шесть лучей, и площадь таким образом приобрела форму звезды.
Все площади Великого Устюга, начиная от главных и кончая местными планировочными узлами, имели чаще всего неправильную, геометрически трудно определимую форму и были лишены сплошной фасадной застройки, а их основные сооружения играли роль отдельно стоящих, свободно размещенных доминант определенного идейного и архитектурно-художественного значения. Полное отсутствие симметрии и жесткой геометризации способствовало естественной и органичной связи этих ансамблей с окружающим их природным ландшафтом и со свободным узором сети городских улиц, что еще больше повышало общий эффект живописности городского плана.
Свои названия все устюжские площади получили по имени размещенных на них храмов: Вознесенская, Варварская, Мироносицкая и др. Аналогичным было происхождение названий и большинства улиц города: Никольская, Рождественская, Архангельская, Успенская и др. Многие улицы именовались по своему расположению (Поперешная, Клин, Заозерская и др.) или по находившимся здесь крупным дворам (Афанасьевская). В названиях устюжских улиц нашло свое отображение также зонирование городской территории по профессиональному признаку, которое было характерно для всех средневековых городов. Так, в северо-восточной части города близ кузниц возникла Кузнецкая улица, на Нижнем посаде — Пушкариха, а «под городой на лугу» образовалась Немецкая слобода. В 1626 г. по приказу Михаила Федоровича устюжские стрельцы из Большого острога были переселены на Нижний посад, в результате чего здесь появилась новая слобода, улицы которой получили свои названия по фамилиям и прозвищам стрелецких десятников: Шилова, Вострая, Прахова и др.
По данным писцовых книг, в конце XVII в. в Великом Устюге было 5 площадей и более 30 улиц, из которых 14 улиц — а вместе с ними 4 переулка и 10 односторонков — входили в состав Верхнего посада. Те же источники свидетельствуют о значительной, по сравнению с западноевропейскими средневековыми городами, ширине главных улиц — 8—10 м; второстепенные улицы имели ширину 5—6 м, а переулки доходили до 2—3 м. О благоустройстве города XVII в. в настоящее время судить весьма трудно, однако по аналогии с другими крупными городами Древней Руси можно предполагать, что устюжские улицы в то время были относительно благоустроены, а главные из них имели бревенчатые мостовые.
В неразрывной связи с свободно трактованным планом Великого Устюга находилась и его общая объемно-пространственная композиция, выяснение принципов построения которой представляет задачу большой важности, поскольку позволяет расширить наши познания об одной из интереснейших сторон древнерусского народного творчества — о деревянном зодчестве. Однако, переходя к обзору архитектурно-художественного облика старого города, необходимо отметить, что вопрос этот чрезвычайно сложен, так как весь город в то время был деревянным, а его застройка полностью утрачена в результате многочисленных пожаров и сплошной перепланировки, осуществленной в XVIII—XIX вв. Еще больше осложняет эту проблему отсутствие достаточных археологических исследований территории устюжского посада. Поэтому о внешнем облике Великого Устюга XVII в. в настоящее время можно судить только по свидетельствам его современников.
Так, в XVI—XVII вв. в этом крупном торгово-промышленном центре, расположенном на основных водных путях страны, побывало немало иностранных путешественников и художников, оставивших значительное число описаний и изображений Великого Устюга. Однако все эти материалы носят, как правило, поверхностный характер, допускают немало вольностей и не представляют серьезной научной ценности. В связи с этим исключительно важное значение приобретают немногочисленные, но чрезвычайно подробные местные документы, к числу которых, в первую очередь, следует отнести сотные и писцовые книги 1630 и 1676—1683 гг. Книги эти содержат не только детальные описания основных сооружений города, но также определяют их тип и общие размеры. С той же пунктуальностью выполнено единственное из известных нам изображение панорамы деревянного Великого Устюга на иконе «Прокопий и Иоанн устюжские», необычайно ценное по своей реалистической трактовке и документальной точности. Чрезвычайно важные для современного исследователя характеристики старой деревянной застройки города содержит также «Устюжский летописный свод» («Архангелогородский летописец») и особенно его знаменитая «устюжская легенда», служащая ключом к разгадке наиболее ранних форм северного деревянного зодчества. Все эти местные документы, благодаря методической тщательности их выполнения, позволяют, с известной степенью достоверности, восстановить облик древнего, полностью исчезнувшего города. Вот почему именно они и были использованы автором настоящей работы в качестве основного материала для общей реконструкции городского ансамбля первой четверти XVII в.
Описание города авторы сотных и писцовых книг начинают с характеристики его укреплений, и это совершенно естественно, потому что внешний облик старого Устюга, как и всякого другого средневекового города, в первую очередь, определяли его оборонительные сооружения. Как уже отмечалось выше, устюжские укрепления членились на две части — крепость Городище и так называемый Большой острог — и состояли из земляных сооружений, деревянных крепостных стен и башен, подразделявшихся на проездные и глухие. По своему общему характеру и по строительным приемам эти укрепления были близки к более ранним образцам древнерусского крепостного зодчества и в основном повторяли его традиционные типы.
В состав земляных укреплений Великого Устюга входили валы, называемые «осыпью», и заполненные водой искусственные рвы. Особенно внушительные размеры получили городищенские рвы и валы, которые хорошо сохранились до наших дней. Земляные сооружения Большого острога были полностью ликвидированы при последующей перестройке города, предпринятой в начале XIX в., поэтому судить о них можно лишь по данным сотной книги 1630 г., которая сообщает, что ров, соединявший Сухону с оврагом Немчинова ручья и игравший роль дополнительного укрепления северной границы Верхнего посада, имел ширину 8—9 м при глубине от 2,5 до 3,5 м. О земляных валах этой части города в писцовых книгах не сохранилось упоминаний, но, по-видимому, они также существовали, хотя и имели сравнительно скромные масштабы. Таким образом очевидно, что общая система земляных сооружений Большого острога значительно превосходила своей протяженностью укрепления Городища, но по основным размерам намного уступала последним.
По верху земляного вала — «осыпи» — была установлена деревянная крепостная стена «острог», которую писцы XVII в. определяют как «тын стоячей». Следовательно, устюжские деревянные укрепления представляли собой типичное для древнерусского крепостного строительства сооружение, основу которых составляла стена из вертикально поставленных, врытых в землю и заостренных сверху бревен. С внутренней стороны на специальных прирубах вдоль всей стены тянулась боевая площадка, предназначенная для удобства действия защитников города и, вероятно, перекрытая тесовой кровлей. Высота стены составляла около 6,5 м при ширине 4,5 м.
Общую систему устюжских укреплений завершали крепостные башни, составлявшие неотъемлемый элемент всех средневековых городов. В стенах Городища было размещено семь башен, из которых три были проездными и играли роль крепостных ворот. Главными воротами здесь служила Спасская Городищенская башня, связавшая территорию оборонного центра города с Верхним посадом и с торгом. К нижнему посаду из Городища вели Сретенские ворота, а для выхода из крепости к берегу реки служили третьи, Водяные, ворота. Стены Большого острога имели 17 башен, в числе которых было 8 проездных. Роль основных ворот этой части устюжских укреплений играли Пречистенские ворота, ведущие от берега Сухоны к главному религиозному центру города — к Соборному дворищу. На древнейшей магистрали, связавшей этот центр с Михайло-Архангельским монастырем, располагались Архангельские ворота, а от Соборного дворища в Леонтьевский конец города вели Леонтьевские ворота. Чрезвычайно важную роль в жизни Верхнего посада играли ворота торгового значения: три из них — Рождественские, Никольские и Свинские связывали устюжский торг с берегом реки. Расположенные в северо-восточной стене Большого острога Спасские ворота вели от торгового центра к Михайло-Архангельскому, Иоанно-Предтеченскому и Спасо-Преображенскому монастырям. Связь торга с Мироносицкой площадью осуществлялась через Кабацкие ворота. Кроме того, Верхний и Нижний посады города дополнительно были связаны через Городище, которое в XVII в. окончательно утратило свое былое стратегическое значение и превратилось в промежуточный, транзитный элемент городского плана.
Все проездные ворота устюжских укреплений были однотипны и имели в своей основе прямоугольный план, тогда как рядовые («глухие») башни отличались значительно большим разнообразием: башни Городища были прямоугольными все, за исключением угловой Дмитриевской, которая, подобно большинству башен Большого острога, имела форму «круглую», «о шти стенах». Все устюжские башни были перекрыты невысокими крышами типа шатра и завершались наблюдательными вышками — «вежами». В верхнем ярусе башен размещались навесные бойницы, придававшие общему силуэту этих сооружений особую суровость и выразительность. Крепостные ворота Городища помимо навесных бойниц имели дополнительный ряд «средних боев», а проездные башни Большого острога были снабжены тремя ярусами бойниц: «...а боев на воротах трои: верхней, да средней, да по-дошвеной». Башни имели внушительные размеры в плане: длина каждой из сторон шестигранных башен колебалась от 3 до 4,5 м, а прямоугольных — от 6,5 до 8,5 м. Этим размерам соответствовали не менее значительные общие высоты этих сооружений.
Особое место среди всех устюжских крепостных башен принадлежало Спасским Городищенским воротам, которые располагались примерно в центре северной стены Городища. Эту стену фланкировали две угловые глухие башни — Вознесенская и Наугольная Городищенская, к которым, очевидно, и примыкали стены Большого острога. Спасская Городищенская башня связывала крепость Городище с торговым и Верхним посадом и играла в интерьере города роль его главных парадных ворот. Поэтому она была самой крупной из всех устюжских башен: длина одной ее стороны в плане достигала 10 м. Кроме того, в отличие от других рубленых бревенчатых крепостных сооружений города эта башня была «брусяная», что особо отмечено писцами XVII в. Башня имела ворота деревянные «решетчатые, створчатые», от которых через ров был перекинут подъемный деревянный мост.
В 1445 г., в честь избавления жителей города от «морового поветрия», монах-«изограф» Серапион написал икону «Спас Нерукотворный», которая была помещена над Спасскими Городищенскими воротами, и с тех пор в Устюге установился обряд ежегодного (в Преполовеньев день) крестного хода к этой иконе. Процессия шла от Успенского собора вдоль всех крепостных стен города и называлась в народе «хождением по осыпи». Таким образом, между двумя функционально различными городскими центрами — Соборной группой и Городищем — установилась определенная обрядовая связь, существовавшая в течение нескольких столетий. Подробные описания пути этой процессии служат дополнительным источником, помогающим уточнить место старых, полностью исчезнувших укреплений городского посада. В XVII в., когда с утратой былого оборонного значения старых городских укреплений в русской архитектуре начался процесс надстройки крепостных башен нарядными декоративными «верхами», Спасская башня устюжского Городища также получила шатровое завершение и была превращена в одноименную церковь.
Размещение башен в стенах устюжских укреплений было подчинено традиционным приемам древнерусского крепостного строительства. Башни, игравшие в условиях обороны средневекового города решающую роль, располагались чаще с той стороны, откуда обычно ожидалось нападение врагов. К Устюгу враги подступали всегда с реки, поэтому башни здесь сконцентрировались в стенах Городища, которое первым встречало многочисленных врагов, подступавших к городу с юга, и в северо-западной части стен Большого Острога, обороняя с запада главный религиозный центр города от нападения новгородцев7.
По сведениям сотных и писцовых книг XVII в., общая протяженность укреплений Городища составляла 300 3/4 саженей (640 м), а Большого острога — 1304 1/4 саженей (2783 м), при этом укрепления Городища охватывали территорию около 2,4 га, в то время как площадь Большого острога была равна 31,5 га. Таким образом, и по общей площади (34 га), и по протяженности крепостных стен (3,4 км) Великий Устюг может быть поставлен в один ряд с наиболее значительными укрепленными центрами своего времени, а его оборонительные сооружения на ранних этапах развития города представляли надежную защиту от нападения врагов и придавали городу суровый характер неприступной крепости.
Наряду с крепостными сооружениями определяющую роль во внешнем облике древнего Устюга играли многочисленные церкви, придававшие его силуэту особую остроту и выразительность, столь характерную для всех древнерусских городов и особенно для городов Северного края. По данным местных писцов, в XVII в. в Великом Устюге было 28 церквей, а с учетом культовых сооружений, расположенных в непосредственно прилегающих к городу монастырях, общее число церквей здесь доходило до 40.
Размещение церквей, кажущееся, на первый взгляд, случайным, при внимательном анализе обнаруживает глубокую и органичную связь с общей структурой плана города и, выявляя основные планировочные узлы, подчиняется тем же закономерностям свободного и живописного построения ансамбля. Большинство культовых сооружений Устюга было сосредоточено в черте городских укреплений, и условно их можно подразделить на три группы. Основная группа церквей, из которых три были соборными, отмечала религиозный центр города — Соборное дворище (соборы Успенский, Прокопьевский, Иоанновский и церкви Алексеевская, Козьмодемьянская и Власьевская). В крепости Городище разместились церкви Покровская, Варлаамовская и Спасская. Третью группу церквей укрепленной части города составляли сооружения, тяготевшие к основному центру его торговой и общественной жизни — к торгу (Рождественская, Никольская, Троицкая, Варварская, Вознесенская, Богословская, Александро-Невская).
За пределами оборонительных сооружений отдельными группами располагались культовые постройки монастырей Михайло-Архангельского, Иоанно-Предтеченского, Спасо-Преображенского и основанного в 1654 г. Янковского Филипповского монастыря. Вдоль дороги, ведущей от Соборного дворища в Леонтьевский конец города, разместились Ильинский и Леонтьевский приходы, вблизи которых особняком «на сполье» стояла Воскресенская церковь, построенная в 1474 г. за один день («обыденная») в честь избавления города от «мора». На территории Нижнего посада в непосредственной близости к торговому центру города возникли церкви Мироносицкая и Сретенская. Отдельные группы приходских храмов располагались здесь при слободах вдоль основных дорог, связавших город с внешним миром. Так, вдоль дороги, ведущей в Лальск, стояли церкви Петропавловская, Симеоновская и Пятницкая. В Пёсьей слободе на дороге в Красноборск и Архангельск образовался Георгиевский приход, а за рекой, там, где к переправе через Сухону с северо-запада подходила дорога из Вологды и Тотьмы, а с юга — из Кичменгского городка, разместилась группа Дымковских церквей. При этом характерна общая тенденция тяготения всех культовых сооружений к берегу реки, что еще больше подчеркивало обусловленное торговым значением города интенсивное развитие его прибрежной полосы.
Отдельные группы приходских церквей отмечали местные районные центры города и были подчинены его главному ядру. В состав каждого прихода входили, как правило, две церкви: холодная (летняя) и теплая (зимняя). Так, например, на территории Верхнего посада холодной Вознесенской церкви соответствовала теплая Богословская, при Никольском храме размещалась церковь Зосимы и Савватия, при Леонтьевском — Флора и Лавра, при Ильинском — церковь Знамения и т. д. В Городище в летнее время служба проводилась в холодной Покровской церкви, а зимой — в теплой Варлаамовской. На территории Нижнего посада при летней Сретенской церкви располагалась зимняя Мироносицкая, и далее соответственно при Георгиевской — Борисоглебская, при Петропавловской — Благовещенская, при Симеоновской — Васильевская, при Пятницкой — Стефановская. При каждой такой группе, состоявшей из двух приходских церквей, неизменно располагались отдельно стоящая колокольня, кладбище и различные подсобные постройки. Таким образом, приход превращался в живописный комплекс различных сооружений, при этом свое название он получал обычно по имени холодного храма.
Авторы сотных и писцовых книг XVII в. характеризуют также и основные типы устюжских деревянных храмов, среди которых теплые были, как правило, клетскими, тогда как холодные обычно принимали форму величественного шатрового храма-башни, получившего в народе название «древяна вверх». Клетские и шатровые церкви относятся к наиболее ранним типам устюжского деревянного зодчества и определяют собой две основные линии его развития.
Клетские церкви, ведущие свое происхождение от обычной избы, представляли собой простейший тип устюжского деревянного культового сооружения. Церкви эти имели прямоугольный план и перекрывались двухскатной или четырехскатной крышей, увенчанной крестом или декоративной главкой на тонкой глухой шейке, установленной обычно прямо на конек. Нередко основной объем такой церкви с востока и с запада дополняли два прируба — альтарь и притвор или трапеза, а перед главным входом на легких стойках устраивался открытый навес-галерея. Такой характер имели, очевидно, церкви Власьевская и Козьмодемьянская на Соборном дворище, церковь Богословская на торгу, церковь Зосимы и Савватия в Леонтьевском конце, церковь Бориса и Глеба на Нижнем посаде, а также и другие зимние церкви многочисленных устюжских приходов и монастырей. По своему внешнему облику эти сооружения были очень близки к рядовой жилой застройке и отличались от нее лишь своими завершениями, а их общий характер иллюстрируют сохранившиеся в окрестностях Устюга простейшие деревянные сооружения этого типа8.
Однако тип устюжского клетского храма не ограничился рассмотренными простейшими примерами. В XVII в., в связи с общей тенденцией усложнения архитектурных форм, возникает новый вариант клетского храма, основной объем которого обычно поднимают на подклет с размещением в нижнем ярусе второго престола, благодаря чему все здание превращается в двухэтажное. Нередко такие постройки получали боковые прирубы, вмещавшие различные приделы, а западный притвор заменяла обширная трапезная с папертью и галереей — «нищевиком», на которую вели нарядные висячие крыльца. Вместо простейших древних покрытий церкви эти увенчиваются декоративными шатриками или сложными ярусными завершениями, установленными по-прежнему на двухскатные или четырехскатные кровли, но сами эти кровли теперь получают значительно большую высоту и характерные «полицы», а прирубы перекрываются «бочками». Таким образом клетские церкви приобрели характерные для XVII в. нарядные формы, которые выделяли их из скромной рядовой жилой застройки. Судя по описаниям сотных и писцовых книг, а также по изображению на иконе «Прокопий и Иоанн устюжские», к этому усложненному типу клетского храма относились расположенные в непосредственной связи с устюжским торгом Рождественская, Никольская и Троицкая церкви, обращенные своими ажурными галереями и нарядными крыльцами в сторону реки и детально прорисованные иконописцем.
Определяющая роль во внешнем облике Великого Устюга принадлежала многочисленным шатровым храмам. Храмы этого типа развивались параллельно с клетскими сооружениями и получили особенно широкое распространение на Севере, где обилие крупномерного строевого леса позволяло возводить монументальные сооружения, отличавшиеся особым «величеством», и где в условиях равнинного пейзажа и рассеянного освещения шатер, обогащавший силуэт здания, был излюбленной формой покрытия. Вот почему для северного и, в частности, для устюжского деревянного зодчества шатровый храм становится типом преобладающим, а его формы, совершенствуясь веками, достигают исключительной красоты и выразительности. В XVI в., в связи с общим подъемом самосознания русского народа, шатер, как одно из лучших созданий национального народного творчества, оказал огромное влияние на развитие русского зодчества и определил собой архитектурный стиль всей эпохи. В этом сложном процессе проникновения форм деревянного зодчества в каменную архитектуру решающая роль принадлежала русскому Северу с его многочисленными шатровыми храмами.
Определяя шатровую церковь понятием «древяна вверх», авторы сотных и писцовых книг XVII в. относят к этому типу большинство летних холодных церквей Великого Устюга: Вознесенскую на торгу, Дмитриевскую в Дымкове, Ильинскую в Леонтьевском конце, бывшую соборную церковь Спасо-Преображенского монастыря; шатровой была также теплая церковь Мироносицкого прихода, а в Иоанно-Предтеченском монастыре и в Симеоновском приходе Нижнего посада обе церкви — и холодная, и теплая — также принадлежали к рассмотренной группе. Характерно, что устюжские шатровые храмы в свою очередь подразделялись на несколько видов. Самыми древними по своему происхождению среди них были храмы рубленые «округло», т. е. имевшие в плане форму восьмиугольника. Более поздний, но также чрезвычайно распространенный тип шатрового культового здания представляли так называемые «крещатые» храмы, в основу которых был положен крестообразный план с шатром, установленным в средокрестии. И, наконец, в XVII в. широкое развитие получают храмы типа «восьмерик на четверике», которые по своим размерам значительно уступали древним храмам-башням и отличались от них большей легкостью, нарядностью и живописностью. Независимо от типа основания центральный сруб устюжских шатровых храмов, как правило, имел форму восьмерика, увенчанного «повалом», который служил основанием для шатра, в свою очередь завершенного «маковицей» с крестом. Подобно храмам клетского типа, шатровые церкви обычно получали прирубы алтаря и трапезной, перекрывавшиеся чаще всего «бочкой», а детали крыш, галерей и наружных крылец украшала резьба, значительно смягчавшая общую строгость этих величественных и монументальных сооружений.
И хотя в окрестностях Великого Устюга до настоящего времени не сохранилось ни одной шатровой деревянной церкви, многие из дошедших до нас аналогичных сооружений Архангельской области, благодаря общности художественных традиций и строительных приемов всего лесного Севера, могут в известной степени характеризовать полностью исчезнувшие, но, безусловно, подобные им устюжские храмы.
Важную роль в развитии древнерусского деревянного зодчества играли храмы-группы, а одним из наиболее характерных представителей культовых сооружений этого типа был устюжский Успенский собор, в истории которого нашла свое отображение вся напряженная и полная событий история средневекового города. Вот почему для современного исследователя такое большое значение приобретают связанные с этим храмом различные летописные материалы, среди которых особое место принадлежит знаменитой «устюжской легенде», определяющей основные пути развития не только устюжского, но и всего северного деревянного зодчества9.
Первые летописные сведения об устюжском Успенском соборе относятся к 1290 г., когда ростовский епископ Тарасий приехал в Устюг для освящения вновь отстроенного здания и привез с собой «в дар» колокол под названием «Тюрик» и икону «Богоматери Одигитрии», ставшую главной святыней собора. Однако, по данным летописцев, этот собор не был первоначальным, следовательно, можно предполагать, что дата основания этого сооружения относится к значительно более раннему периоду. Собор, построенный в 1290 г., просуществовал около ста лет. В 1396 г. он сгорел, но был сразу же отстроен заново и в 1397 г. освящен ростовским епископом Григорием. Однако уже на следующий год, во время одного из самых разорительных нападений новгородцев на Устюг, Успенский собор был разграблен и сожжен, «чудотворная Одигитрия взята в полон», а вместе с нею новгородцы увезли «...и иные иконы многи». Однако новгородский епископ Иоанн, разгневанный таким бесчинством, повелел своим воеводам и посадникам «чудотворную икону» отвезти обратно в Устюг и отстроить заново устюжский собор. Для этой цели в 1399 г. Иоанн послал туда из Новгорода церковных мастеров «...и поставиша церковь на Устюзе древяну велику единого лета Успение Пречистыя Богородицы». Через 90 лет во время большого городского пожара выстроенный новгородцами устюжский Успенский собор снова сгорел. Тогда соборные попы послали великому князю московскому челобитную о помощи в построении нового здания собора. В ответ на эту просьбу Иван III повелел ростовскому архиепископу Тихону помочь устюжанам поставить новую церковь, и в 1493 г. собор был построен бригадой ростовских «рубленников». Но и эта церковь просуществовала недолго. Возведенное в 1502 г. шестое здание деревянного Успенского собора10 через 50 лет сгорело от молнии, а на его месте в 1554—1558 гг. был построен последний деревянный храм, который в XVII в. заменен первым каменным сооружением. Таковы сообщаемые летописцем основные этапы истории старой деревянной соборной церкви.
Однако содержание «устюжской легенды» не ограничивается приведенными выше историческими данными. Главная ценность этого документа заключается в тех обстоятельных сведениях, которые характеризуют тип древнего устюжского собора. Так, описывая строительство здания, освященного в 1493 г., летописец сообщает, что вопреки прямому указанию великого московского князя поставить в Устюге церковь «...такову же, какова была», присланный ростовским архиепископом «мастер церковный» Алексей Вологжанин заложил церковь «не по старине, крещату». Срубив всего шесть рядов, мастер уехал обратно в Ростов. Но «...устюжанам тот оклад стал нелюб» и они собрались жаловаться Ивану III. Тогда Тихон пообещал, что выполнит их желание и в следующем году в Устюг из Ростова вместе с Вологжаниным прибыла целая бригада из 60 рубленников, которые и поставили новую церковь «круглу по старине о двадцати стенах». Так, «устюжская легенда» свидетельствует, что церковь «о двадцати стенах» уже в XV в. считалась древнейшим, традиционным типом русского культового деревянного сооружения.
Происхождение этого типа неразрывно связано с особенностями процесса возведения деревянных рубленых зданий, габариты которых были ограничены размерами клети, обусловленными длиной бревна. В связи с этим древнерусские мастера были лишены возможности свободно увеличивать размеры церкви. Вот почему для «великих» церквей и особенно для церквей соборных, к которым относился и устюжский храм, уже в древности был выработан тип, представляющий собой группу, состоящую из пяти отдельных храмов. Центральный восьмерик в этом случае получал четыре прямоугольных прируба, позволяющих значительно увеличить полезную площадь храма. Общее число стен такого сруба равнялось двадцати, откуда церкви подобного типа и получили свое название. Каждый из четырех прирубов имел самостоятельное покрытие, которое на Севере часто было шатровым, благодаря чему все здание с его величественным центральным шатром приобретало чрезвычайно выразительный силуэт.
Остановив свой первоначальный выбор именно на этом типе сооружения, устюжские мастера не ограничились только утилитарными целями увеличения вместимости здания, но решали также целый ряд сложных идейно-политических и художественных задач. Поскольку Успенский собор уже с момента своего основания был призван играть роль главного храма города, постольку его строители стремились к статичной и уравновешенной композиции, которая всегда главенствует над объемами асимметричными и живописными. Этой основной цели как нельзя лучше отвечал избранный ими тип церкви «о двадцати стенах», имеющей спокойный и устойчивый пирамидообразный силуэт с ярко выраженным центрирующим главным объемом. Кроме того, благодаря расположению собора в симметричной излучине реки его статичность приобрела особое композиционное значение и способствовала органичной связи здания с окружающим природным ландшафтом. Если к тому же учесть, что храмы-группы пользовались особой любовью русского народа и были неразрывно связаны с его представлением о «величестве» и «обширности» сооружения, то станет понятным, почему устюжане столь упорно воспротивились замене своего двадцатистенного собора новым сооружением крещатого типа. Этот последний тип был принят русской церковью как канонический для деревянного культового зодчества и упорно внедрялся духовенством в строительство. Однако в Устюге подобная попытка ростовского архиепископа Тихона не увенчалась успехом, а устюжане сумели отстоять и вплоть до XVII в. сохранить древнюю форму главного собора города. При этом весьма характерно, что работавшие в разное время над Успенским собором устюжские, новгородские и ростовские мастера — все неизменно следовали установившейся традиции, которая, очевидно, была единой для всего северного деревянного зодчества.
Рассказывая о гибели шестого деревянного Успенского собора (1552 г.), летописец сообщает исключительные по своей ценности данные о размерах этого сооружения: «Поднялася церковь соборная от грому, от молнии. А стояла 50 лет, а высота была до больших зубцов 100 зубцов бес пяти»11. Если учесть, что бревна для строительства деревянных храмов в старину обычно применялись толщиной 45—50 см12, а «большими зубцами» (венцами) называли повал, завершающий сруб шатровой церкви, то окажется, что центральный восьмерик устюжского Успенского собора до основания шатра имел высоту 40—45 м. Следовательно, с шатром, главой и крестом высота всего здания должна была составить не менее 65—70, а возможно даже 75—80 м. Таким образом, очевидно, что устюжская соборная церковь, столь заслуженно получившая в народе название «вельми великой», относилась к числу величайших деревянных храмов Древней Руси и соперничала по высоте с наиболее крупными каменными сооружениями своего времени13. Кроме того, общий масштабный эффект этого собора значительно усиливался относительным его контрастом с окружающей малоэтажной рядовой застройкой, благодаря чему храм выглядел еще более грандиозным. Таким образом, содержащиеся в «устюжской легенде» сведения об Успенском соборе служат ярким свидетельством поистине удивительного технического и художественного мастерства древнерусских зодчих, простейшими средствами в течение одного лета возводивших такие колоссальные здания.
Перекрытый монументальным шатром гигантский центральный восьмерик устюжского Успенского собора, вероятно, окружали четыре меньших шатра его приделов14, а общее представление о внешнем облике здания можно составить на основании некоторых сохранившихся до наших дней храмов этого типа, таких, как Троицкая церковь погоста Ненокса, которая, несмотря на свое позднее происхождение, сохранила традиционную пятишатровую форму. И хотя устюжский собор значительно отличался от этого сравнительно небольшого и приземистого сооружения своими пропорциями и размерами, но по общей объемно-пространственной композиции оба они являются характерными представителями излюбленного русским народом древнего типа храма-группы.
Подобно шатровым храмам-башням, постройки этого типа сыграли решающую роль в процессе становления новых национальных форм русской каменной архитектуры XVI в., когда храмовые группы, подобные устюжскому Успенскому собору, стали прямым прототипом таких уникальных сооружений, как церковь в селе Дьяково под Москвой, и одного из самых удивительных творений русского гения — храма Василия Блаженного.
Пятишатровые храмы-группы были широко распространены в Северном крае и, в частности, в самом Устюге, где Успенский собор не был единственным представителем этого типа культового сооружения. По сведениям сотных и писцовых книг, величественную форму «о пяти верхах» получили построенные в честь выдающихся событий устюжские храмы-памятники: Прокопьевский собор, Сретенская Мироносицкая церковь и церковь Воскресения «на сполье». Правда, по этим данным в настоящее время не представляется возможным определить «тип основания» отмеченных церквей, однако их пятишатровое завершение очевидно и подтверждается изображением Про-копьевского собора на иконе «Прокопий и Иоанн устюжские».
В XVII в. в связи с общими тенденциями развития русской архитектуры этого периода в церковные постройки Великого Устюга проникает то светское начало, которое постепенно приводит к замене сурового и монументального облика древнего культового сооружения композициями более легкими и йарядными, основанными на принципах асимметрии и живописности, а общее усложнение объема и силуэта здания вызывает к жизни новые типы церковных сооружений. В это время здесь появляются такие постройки, как трехшатровая Покровская церковь в Городище и двухшатровая церковь Происхождения Креста (собор Иоанна Устюжского), а старые клетские храмы получают обширные трапезные, легкие ажурные галереи и нарядные крыльца. Общее стремление к живописности привело к появлению нового типа ярусного деревянного храма. Такие храмы строились как на крещатом, так и на простейшем клетском основании и представляли собой различные комбинации восьмерика на четверике, ставшие чрезвычайно распространенными в этот период. В Устюге одним из наиболее ярких представителей этого типа культового сооружения можно считать ярусную Спасскую Городищенскую церковь. Сложные ярусные завершения, увенчанные декоративными шатрами и маковицами, получили в это время Рождественская, Никольская, Троицкая и другие церкви, общий характер которых наглядно отображает икона «Прокопий и Иоанн Устюжские». Но особенно ярко общие тенденции усложнения архитектурных форм сказались в необычайно нарядных многоглавых храмах, таких, как Пятницкая церковь «о семи верхах» и собор Михайло-Архангельского монастыря «о тринадцати верхах».
Важную роль в общем облике города играли многочисленные колокольни, которые были необходимой принадлежностью каждой соборной церкви и каждого прихода. По сведениям сотных и писцовых книг, наиболее распространенным типом устюжской деревянной колокольни был высокий восьмигранный («круглый») или шестигранный («о шти стенах») сруб, который завершался открытой площадкой для колоколов — «звоном». Такое сооружение обычно перекрывалось шатром, установленным над звоном на столбах. Нередко возводились колокольни, квадратные в плане, с открытой стоечной конструкцией: так называемые колокольни «на столбах» (колокольни Леонтьевской и Симеоновской церквей), а простейшим типом такого сооружения была колокольня «на одном столбе» (колокольня Власьевской церкви). Все эти типы колоколен возникли в глубокой древности и существовали параллельно в течение многих веков, почти не меняя своих форм. Согласно установившейся традиции, колокольня размещалась обычно отдельно от церковных зданий и придавала всей группе типичный для древнерусского ансамбля характер асимметрии и живописности.
Общий обзор внешнего облика древнего деревянного Устюга был бы неполон без характеристики его рядовой жилой застройки. Однако переходя к этому вопросу, необходимо отметить, что старые жилые районы здесь полностью утрачены в результате многочисленных пожаров и коренной перестройки города. Кроме того, исследование этой проблемы осложняется еще и тем, что авторы сотных и писцовых книг, оставившие подробные описания крепостных, церковных и общественных зданий, не считали нужным останавливаться на характеристике простейшего жилища. Вот почему судить о массовой жилой застройке Великого Устюга XVII в. в настоящее время чрезвычайно трудно. В связи с этим особую ценность приобретает изображение жилых домов на иконе «Прокопий и Иоанн Устюжские».
На основании этого изображения, а также по аналогии с жилой застройкой других, более детально исследованных городов русского Севера, можно предполагать, что основу жилища устюжан составляла простейшая клеть, перекрытая двухскатной, обычно тесовой крышей и поднятая на высокий подклет. Древнему покрытию по слегам соответствовал высокий бревенчатый фронтон, завершающий торцовую стену, прорезанную двумя-тремя маленькими волоковыми окнами, среди которых в XVII в. начинают появляться и отдельные «красные» окна. Жилые дома обычно имели хозяйственные постройки (сенник, хлев и т. п.), находившиеся чаще всего под общей кровлей с жилой его частью. Для увеличения помещения древнерусские плотники, никогда не применявшие сращивания бревен по длине, ставили рядом несколько клетей-срубов и перекрывали их самостоятельными кровлями как двухскатными, так и более сложными (шатрами, бочками и т.п.). Компоновались эти первичные элементы по-разному: весьма распространены были двухсрубные здания, где две клети объединены центрально расположенными холодными сенями; нередко клети располагались в один ряд «стаей», но наибольшее применение получила свободная компоновка отдельных клетей, приставленных друг к другу и связанных сенями или переходами. При этом северные деревянные постройки обычно отличались от среднерусских наличием подклета, что приводило к возникновению высоких, украшенных резьбой наружных крылец, а иногда в общий ансамбль этих сооружений включалась также и башня-повалуша. Таким образом, богатые хоромы социальной верхушки городского населения выделялись среди рядовой жилой застройки своей живописной компоновкой, нарядным убранством и значительными размерами, достигая нередко высоты трех этажей.
Аналогичные приемы композиционного построения объема были свойственны и для общественных зданий, в основу которых была принята та же самая традиционная клеть, благодаря чему все эти сооружения именовались «избами». Так, например, сотная книга 1630 г. сообщает, что «таможенная изба» состояла из двух срубов-изб, соединенных холодными сенями, к которым вело нарядное шатровое крыльцо. Сооружение это имело внушительные размеры 26X9,5 м и по общему своему характеру, вероятно, было близко к богатым жилым постройкам. В писцовых книгах 1676—1683 гг. сохранилось интересное описание устюжского Гостиного двора, главным сооружением которого была «...изба тройная с перерубами, а промеж избами сени да повалуша». Кроме того, в состав Гостиного двора входила живописная группа изб подсобного назначения, лавок и амбаров, и весь этот комплекс занимал площадь 57X47 м. Не менее живописный характер, безусловно, имели и старый Владычный двор, и Воеводский двор и многие отдельно стоящие на площадях и улицах города здания общественного и административного назначения.
Большинство жилых домов устюжан имели участки с огородами, благодаря чему общий характер застройки города по основным принципам своего построения приближался к современному понятию застройки усадебного типа. Богатые хоромы, как правило, располагались в глубине двора, а на улицу в этом случае были обращены лишь заборы и хозяйственные, подсобные сооружения. Массовая застройка в связи с общей теснотой средневекового города, наоборот, была максимально уплотнена, и жилища горожан лепились друг к другу, образуя в наиболее густо заселенных районах центра и посада сплошную рядовую застройку. Дома простейшего типа обычно были обращены на улицу своими торцовыми фасадами, благодаря чему для большинства устюжских улиц этого периода было характерно чередование напряженного зубчатого силуэта многочисленных фронтонов со сплошными глухими заборами, из-за которых виднелись живописные завершения нарядных хором богатых усадеб. При этом общее плановое решение жилых улиц с их переменной шириной, с прихотливыми поворотами и изломами, создающими неожиданные ракурсы и перспективы, придавало массовой жилой застройке города типичный для этого времени характер живописности, который еще больше усиливали асимметричные группы разнообразных культовых сооружений, отдельными островками вкрапленных в свободно трактованную уличную сеть.
Наиболее сильное впечатление древний Устюг производил с реки, куда, согласно традиции, был обращен главный «фасад» города — его панорама, прекрасное иконографическое изображение которой сохранилось на упоминавшейся выше иконе «Прокопий и Иоанн Устюжские». Изображение это, выполненное бесхитростной, но чрезвычайно добросовестной рукой иконописца, замечательно тем, что в нем заложено глубокое понимание красоты городского ландшафта и наглядно отображены такие характерные его особенности, как живописность, органичная связь с окружающей природой и богатство силуэта, обусловленное обилием самых разнообразных вертикальных элементов. Многочисленные шатры — то изящные и стройные, то могучие и приземистые — чередуются здесь с небольшими клетскими церквами, а сложные ярусные и многоглавые завершения культовых построек и нарядные покрытия богатых хором и общественных зданий сменяет скромная рядовая жилая застройка. И вся эта живописная картина сложившегося в течение столетий городского ансамбля была заключена в суровую раму оборонительных сооружений, игравших не только стратегическую, но и архитектурную роль. Весьма существенно также и то, что отдельные здания, несмотря на необычайное их разнообразие, обладали органичным и принципиальным сходством, которое было обусловлено единым строительным материалом — деревом и общими конструктивными и декоративными приемами его обработки, в результате чего весь ансамбль древнего деревянного города приобрел большую архитектурную целостность. Кроме того, благодаря последовательному подчинению второстепенных местных доминант основным объемам городского ансамбля общая панорама, при всей ее живописности, обладала большой ясностью и четкостью построения. При этом в религиозном центре города на сравнительно небольшой площади сконцентрировалось максимальное число церковных зданий, над которыми величественно вздымал свои шатры главный Успенский собор. В облике Городища главную роль играли его мощные оборонительные сооружения, определяющие военное, стратегическое назначение этого комплекса. А обширный устюжский торг с его многочисленными и разнообразными торговыми, административными общественными и церковными постройками отличался от других ансамблей города особой живописностью.
В заключение общего обзора Великого Устюга XVII в. следует отметить, что он представлял собой чрезвычайно характерный для древнерусского градостроительства ансамбль, основой которого служила планировка и застройка, свободная от геометрической предвзятости и в то же время глубоко закономерная и функционально обоснованная. По своему происхождению эта свобода и живописность общегородского ансамбля была так же далека от слепой случайности, как и от преднамеренного формотворчества и стала прямым следствием постепенного, естественного роста города. Подобно большинству древнерусских городов, старый Устюг не имел заранее составленного плана, а его строителями были многие поколения безымянных народных мастеров, которые в процессе удовлетворения конкретных жизненных потребностей города прямо в натуре решали сложные градостроительные задачи с учетом максимального приближения планировки и застройки к местным природным условиям, на основе прочно установившихся традиционных приемов формирования объемно-пространственных элементов города.
В результате такого творческого метода и рождалась та закономерная и логичная живописность городского ландшафта, которая нашла свое выражение в ясном господстве главного ядра и в соподчиненности всех второстепенных элементов застройки, в необычайном богатстве силуэта и в глубокой органичной связи всего ансамбля с окружающей природой, в свободной от шаблона разнообразно трактованной уличной сети и четкой закономерности в размещении отдельных доминант. Все эти традиционные градостроительные приемы предопределяли глубокое идейно-художественное содержание старого Устюга и придали его ансамблю неповторимый характер индивидуальности и своеобразия.
Таковы ярко отображенные в общем облике Великого Устюга XVII в. прогрессивные черты древнерусского градостроительного наследия, внимательное изучение которого в наши дни приобретает не только историческое, но и большое практическое значение в связи с тем, что советские зодчие, решая на основе современных принципов организации ансамбля новые грандиозные градостроительные проблемы, все смелее отказываются от схематического, надуманного геометризма и обращаются к так называемой свободной планировке, органически связанной с природным ландшафтом и позволяющей формировать индивидуальный и запоминающийся облик города.
Однако для правильного определения нашего отношения к планировке и застройке русских средневековых городов и, в частности, Великого Устюга необходимо учесть, что недооценка этого наследия также недопустима, как и переоценка его. С одной стороны, нигилистическое отрицание богатейшего национального опыта в области свободной планировки в наше время приводит к преувеличению роли современных зарубежных планировочных композиций, живописность которых нередко носит характер формалистической нарочитости. С другой стороны, идеализация русской старины является не менее ошибочной, так как неизменно ведет к некритическому, подражательному использованию наследия. В то же время общий анализ Великого Устюга служит ярким доказательством того, что наряду с передовыми и прогрессивными принципами организации городского ансамбля в структуре города XVII в. были явно отражены также и те внутренние противоречия феодального строя, которые привели к социальной чересполосице и к частичной дезорганизации городского плана. Кольцом охватившие город «белые» земли ограничили его нормальный, естественный рост, что вызвало чрезмерное уплотнение застройки; сокращались участки «тяглых» людей, исчезала зелень, ухудшались санитарные условия. При такой тесноте деревянного города в подлинный бич населения превратились пожары.
Таким образом, в планировке Великого Устюга на рубеже XVII и XVIII вв. ярко отразился тот кризис, который переживала в это время феодальная система. Вывести город из этого тупика могла только полная его перестройка. Вот почему предпринятая во второй половине XVIII в. коренная реконструкция старых русских городов, в том числе и Великого Устюга, была более чем своевременна и представляла собой явление в высшей степени прогрессивное.
Характеристика Великого Устюга XVII в. была бы неполной без определения общих размеров города. Однако решение этого вопроса осложняется тем, что самый ранний «план межевания» был выполнен во второй половине XVIII в., и на этом чертеже без специальных исследований не представляется возможным установить точные границы города более раннего периода. Но если учесть, что расширение городской территории к XVIII в. значительно замедлилось, а рост города в это время шел в основном за счет уплотнения его застройки, то можно предполагать, что Устюг, занимавший по этому плану 140 га, в конце XVII в., вероятно, имел размеры 100—120 га.
Еще труднее определить число жителей Великого Устюга, так как современные исследователи пока не располагают достаточно достоверными данными для исчисления населенности городов допетровского времени. Сохранившиеся в сотных и писцовых книгах XVII в. так называемые подворные переписи позволяют судить лишь о числе дворов, но не жителей, из которых в эти документы заносились обычно лишь взрослые работающие мужчины, плательщики государственных налогов. Вот почему определяемая некоторыми исследователями на основе этих данных общая численность населения Великого Устюга в начале XVII в. в 3,5 тыс. чел., а в конце его — в 5 тыс. чел. вызывает серьезные сомнения и представляется значительно заниженной15.
Для объективной оценки этих цифр полезно сравнить Великий Устюг с такими крупными торгово-ремесленными центрами Древней Руси, как Москва, Ярославль, Новгород и другие, для которых, благодаря значительно большей их изученности, современной градостроительной науке удалось, путем сопоставления различных косвенных данных, определить ориентировочную численность населения16. Анализ этих данных позволяет установить определенную закономерность заселения древнерусских городов этого типа, выраженную в прямой зависимости числа жителей от числа дворов и размеров общей городской территории. Так, оказывается, что на 1 га и в Москве, и в Ярославле приходилось от 8 до 10 обывательских дворов, что соответствовало плотности населения примерно 100 чел/га. Аналогичный анализ Великого Устюга позволяет установить, что город, занимавший территорию 100—120 га и насчитывавший, по сведениям писцовых книг 1676—1683 гг., 1093 обывательских двора, имел характерную для крупных торгово-ремесленных городов своего времени плотность 9—10 дворов на 1 га. Поэтому для определения числа его жителей вполне обоснованно можно принять типичную для этих городов плотность населения — 100 чел/га. Таким образом население Великого Устюга в конце XVII в. составляло, очевидно, около 10—12 тыс. чел. Кроме того, необходимо учесть, что населенность крупных городов не была постоянной, так как разгар торгового сезона и особенно ярмарки вызывали приливы жителей, достигавшие 40—50 %17, благодаря чему население Великого Устюга возрастало, вероятно, до 15—18 тыс. чел. Эти данные служат дополнительным подтверждением того, что в конце XVII в. Великий Устюг относился к числу величайших городов русского Севера и стоял в одном ряду с крупными торговыми центрами средней Руси и Западной Европы.
Примечания
1. Устюг Великий. Материал для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1883.
2. Сотная книга 1630 г. была составлена дьяком Михаилом Смываловым и подьячим Никифором Демидовым «... с устюжских с писцовых книг письма и меры Микиты Вышеславцева да подьячего Андрея Федорова», а писцовые книги 1676—1683 гг.— Алексеем Ивановичем Ладыженским и подьячим Ерофеевым «с дописью» стольника Никифора Сергеевича Ефимова, стольника Иева Ивановича Пояркова и дьяка Андрея Покрышкина.
3. Помимо этого плана, находящегося в настоящее время в Велико-Устюжском краеведческом музее, в собраниях ЦГИАЛ, ЦГВИА и ЦГАДА сохранилось еще несколько аналогичных чертежей, очевидно, представляющих собой редакцию основного обмерного плана, совмещенного с проектом 1784 г.
4. Тверской Л.М. Русское градостроительство до конца XVII века. М.— Л., 1953.
5. Из всех улиц Верхнего посада Архангельская была единственной, полностью сохраненной проектом перепланировки города, и в настоящее время ее можно считать самой древней улицей города (ныне Октябрьский переулок).
6. Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий, с. 44.
7. Минимальные размеры прясел стен имели укрепления Городища (до 49 м). Прясла стен Большого острога колебались от 83 м (в северо-западной стене) и до 250 м — в наиболее безопасной восточной его части, обращенной в сторону Немчинова ручья и обширной заболоченной поймы; вдоль берега Сухоны башни Большого острога располагались примерно с равными интервалами — 160—180 м.
8. Несмотря на сравнительно позднее происхождение, деревянные часовни в деревне Горка, в деревне Большой Двор и у церкви в Синеге, а также деревянная церковь в деревне Большая Филипповская, следуя свойственной народному творчеству приверженности традиции, сохранили почти неизменными свои древние формы, что с известной степенью достоверности позволяет судить об устюжских клетских храмах значительно более раннего периода.
9. Устюжский летописный свод, с. 49, 65—67, 98—99.
10. Летописец, очевидно, ведет счет от первоначального Успенского собора, заложенного в середине XIII в. В этом случае общее число построенных здесь сооружений действительно окажется равным шести, со следующими датами их освящения: середина XIII в., 1290 г., 1397 г., 1399 г., 1493 г. и 1502 г.
11. Устюжский летописный свод, с. 109.
12. С учетом глубины врубок.
13. Так, например, храм Василия Блаженного имеет высоту 60 м, Спасская башня Московского Кремля — 72 м, а самое высокое сооружение Москвы XVI в.— колокольня Ивана Великого — 81м.
14. Внутри все шатры Успенского собора, вероятно, были открытыми до самого верха, благодаря чему интерьер этого здания должен был также производить на зрителя исключительно сильное впечатление.
15. Эти данные приводят в своих работах А. Е. Мерцалов, П. А. Тельтевский и другие исследователи.
16. В конце XVII в. Москва занимала примерно 2 тыс. га и, при общем числе обывательских дворов, равном 16 358, имела около 200 тыс. жителей, а население Ярославля, при 360 га занимаемой им площади и 2803 дворах составляло 30—40 тыс. чел. (Бунин А. В. История градостроительного искусства, т. I, с. 267—268).
17. Бунин А. В. Указ. соч., с. 268.